Андрей Мартьянов - Без иллюзий

— Пьяный, что ли? — Люка прищурился.

В неясных отсветах портовых огней, проникавших в переулки квартала Ла Кабюсель, разглядеть силуэт человека было непросто. Шинель или темное пальто, фуражка вроде бы военно-морского образца, однако без кокарды. Трость в руке — металлический наконечник постукивает по булыжникам мостовой. Мерцает тускло-оранжевым огонек сигареты.

…Господин в фуражке неторопливо шел по улице Мадрагвилль, тянущейся вдоль Новой гавани мимо пакгаузов, нефтяных танков и железнодорожных путей сортировочной станции. Этот район и в довоенное-то время не считался респектабельным — неистребимые запахи нефти, угольной пыли и креозота, да и публика весьма сомнительная, — а теперь соваться в Ла Кабюсель вовсе не рекомендовалось. Особенно после заката. Уличного освещения нет, — экономия! — полиция режется в карты в участке в трех кварталах выше, даже грязненькие припортовые бордели и те закрыты: дефицит клиентов.

С колокольни церкви Сен-Луи донесся перезвон — четверть третьего ночи.

— Пощупаем? — вполголоса сказал Люка. Покосился на компаньона — Жак не возражал. В конце концов, незнакомца с тросточкой сюда никто не звал. Лишится часов и нескольких франков — так впредь умнее будет.

— Не подаст ли сударь отставным матросам на выпивку? — Люка оторвался от стены дома с облезлой вывеской «Литораль. Бар и комнаты» и решительно загородил дорогу. Жак оставался чуть позади и справа, страховал. — В горле пересохло — страсть.

Сударь остановился. Без малейших эмоций оглядел обоих клошаров. Парочка живописная, что и говорить. Брезентовые куртки, картузы самого пролетарского вида, рожи мало что много дней небритые, так еще и благообразностью не отличающиеся. Премерзкие рожи, прямо скажем, даже в темноте хорошо заметно. Перегаром разит.

Бросив сигарету, господин преспокойно сунул руку во внутренний карман шинели, — именно шинели, темно-синей, сейчас кажущейся черной, без единого знака различия. Извлек банкноту. Молча отдал.

Так.

Люка глазам своим не поверил — пять тысяч франков довоенного образца с богиней Никой, «Francs Victoire». Редкость по нынешним временам несказанная: в 1940 году после отступления из Дюнкерка значительную часть ассигнаций Банка Франции вывезли из страны, так что новому правительству в Виши пришлось начать печатать свои деньги, обесценивающиеся с каждым прошедшим месяцем…

Странный незнакомец продолжал сохранять абсолютную невозмутимость — другой на его месте давно начал бы взывать о помощи или умолять о пощаде, с угодливой торопливостью расставаясь со всеми имеющимися в наличии ценностями и при этом уверяя, что ни бумажник, ни перстень, ни карманный брегет ему вовсе не нужны. Особенно учитывая нож, которым лениво поигрывал на заднем плане Жак — лезвие взблескивало тонкой серой полоской.

Люка терпеть не мог таких пошлостей, то ли дело этот — стоит, ни слова не сказал, смотрит безмятежно. Заслуживает уважения.

Господин едва слышно (и будто бы разочарованно?) вздохнул, повесил трость на локтевой сгиб, полез за портсигаром. Чиркнул спичкой — золотистый язычок пламени выхватил из темноты грубоватое красное лицо с широкими скулами, темные брови над глубокими глазницами, выбивающиеся из-под морской фуражки седые волосы.

Глаза синие, цвета моря.

— Мсье… — Люка отшатнулся. Мозаика сложилась мгновенно. — Мой адмирал!.. Я… Мы…

Вытянулся. Непроизвольно бросил руку к засаленному картузу:

— Старший матрос Люка Блан, линкор «Бретань»! В отставке с тысяча девятьсот тридцать пятого года, мой адмирал!

— Надеюсь, этого хватит? — ровным голосом сказал седой, указав взглядом на злосчастную купюру, сжатую в левой ладони бывшего старшего матроса.

— Мой адмирал… — Люка отступил на шаг назад. Голос тоже узнал. Неуверенно протянул ассигнацию. — Извинения! Примите!

— Оставьте, — поморщился человек, которого упорно называли «адмиралом». — Какие мелочи, право. Можете идти.

— Слушаюсь! То есть… Вас проводить, мой адмирал?

— Нет, благодарю. Ступайте.

— Тут небезопасно, мой адмирал!..

— Знаю. Идите же.

Тросточка застучала по камням. Коренастая фигура в длинной флотской шинели затерялась в полумраке — его превосходительство неспешно отправился дальше, свернув с улицы Мадрагвилль на Рю д’Александри.

— …Вот я тебя, скотина! — Люка замахнулся на приятеля, но не ударил, только покачал кулачищем в воздухе. — Позор какой! Ты бы и у маршала Франции своей поганой железкой под носом вертел?

— А я знал?! — возмутился Жак. — Сам же сказал — пощупаем, пощупаем. Дощупались! Вот дерьмо!

Люка промолчал. Растерянно пожал плечами. Встретить в припортовых кварталах Марселя самого морского министра адмирала Франсуа Дарлана, любимца и кумира французского флота, он никак не ожидал. Галлюцинация?

Нет. Пять тысяч франков вполне осязаемы.

Стыдобища. Бесчестье для военного моряка!

— Ну и ну, — Люка сплюнул. — Что сделано, то сделано — не вернешь. Пошли к «Синему омару», там до утра открыто. Хоть выпьем за здоровье… Сам знаешь кого.

— Чего это ему взбрело разгуливать среди ночи черт знает где? — протянул Жак. — Странно. Ладно, пошли.

Капитан первого ранга Жозеф дю Пен де Сен-Сир откровенно волновался. Подступало утро, небо над Прованскими Альпами посветлело, ветер с моря разогнал облака — погода налаживается, C.440 Goeland полностью заправлен и готов к вылету, три истребителя сопровождения ожидают команды на взлет.

Его превосходительство изволит отсутствовать — минувшим вечером Дарлан взял машину и отправился в город, как обычно отказавшись от сопровождения охраны. С недавнего времени за адмиралом наблюдалась столь опасная экстравагантность — в Виши он тоже предпочитал гулять ночами без телохранителей, будто нарочно рисковал…

C.440 вылетел вчерашним вечером из Виши по направлению к Марселю. Предполагалось переночевать на военном аэродроме Мариньян, а с рассветом отправиться дальше — в Алжир, где умирал от полиомиелита сын адмирала Ален. Телеграмма о том, что положение безнадежно, пришла в шесть пополудни, болезнь осложнилась сердечной недостаточностью.

Премьер Пьер Лаваль предоставил морскому министру свой самолет, и Дарлан вместе с начальником штаба контрадмиралом Бюффе и несколькими офицерами Военного бюро отправился в путь. Исходно останавливаться в Марселе причин не было, но метеорологическая служба дала неблагоприятный прогноз — облачный фронт от Мальорки до Корсики, штормовое предупреждение, лучше переждать на земле.

— Это невыносимо! — простонал де Сен-Сир, приложившись лбом к грязноватому стеклу. За окном серел рассвет. — Если через полчаса он не появится, будем объявлять тревогу…