Андрей Мартьянов - Без иллюзий

На фронте тем временем тоже не происходило ничего хорошего — армейское руководство уведомило нас, что русские развернули наступление со стороны Балаклеи и Лозовой [2] Имеется в виду Барвенково-Лозовская операция 18–31 января 1942 года. , прорвавшая фронт танковая часть шла на Днепропетровск. У меня особую тревогу вызывал железнодорожный мост через Днепр, с невероятным трудом восстановленный после осенних боев — при ремонте использовалось дерево, достаточно было его поджечь, и вся наша южная группировка в районе Ростова оказалось бы отрезана до самого конца зимы даже от того минимального снабжения, что имелось на сегодняшний день.

Обошлось. 6-я и 17-я армии восстановили фронт, а приблизившиеся к Днепропетровску всего на два десятка километров танки русских упустили инициативу — перерезать единственную тонкую артерию не получилось. При этом в нашем «Стройштабе» на полном серьезе велись обсуждения, как действовать в случае появления противника.

Удирать, господин Шпеер. В нашем распоряжении всего несколько винтовок и брошенное еще осенью поврежденное 3,7-сантиметровое орудие без снарядов.

Но и удирать-то некуда, дороги непроходимы, железнодорожные пути заметены.

— Отправляйтесь домой, — напрямую сказал мне руководитель штаба, Ханс Лист. — К геройству вы не расположены, принести своим присутствием прямой пользы не сумеете. Это объективная реальность, Альберт. Общее впечатление составили? Вот и чудесно. Доложите в Берлине.

— Вы отлично знаете, каково мое впечатление, — устало и недовольно ответил я. — Ледяной апокалипсис, не больше и не меньше. Фюрер и армейское руководство будут требовать от меня точных сроков, а что им пообещать — ума не приложу.

— В самом лучшем случае, — сказал Лист, подумав, — полтора месяца. Объективно — не меньше двух. Ремонтные поезда с основной технической базой в Люблине движутся по оси Ковель — Коростень — Киев, рано или поздно доберутся и до нас.

— До Люблина тысяча сто километров, — напомнил я. — Два месяца? Уверены?

— Тут ни в чем нельзя быть уверенным. Ни в чем.

— Хорошо, — я кивнул. — Вот и осмотрю трассу на всем протяжении. Готовьте литерный.

Ханс Лист посмотрел на меня, будто на умалишенного.

— Поездом?

— Почему бы и нет?.. Можно попытаться.

Оказалось, и впрямь «нет» — состав из четырех вагонов всю ночь едва полз, то останавливаясь для расчистки путей, то снова набирая неслыханную скорость в десять — двадцать километров в час. Я задремал, а на рассвете обнаружил, что поезд прибыл на подозрительно знакомую станцию: закопченный пакгауз с провалившейся крышей, полуразрушенное здание вокзала красного кирпича постройки 1880-х годов с двумя башенками по центру — ужасный псевдорусский стиль царских времен…

Снова Днепропетровск? Ну конечно!

В подавленном настроении я зашагал к вагону-ресторану на боковых путях, где располагался «Стройштаб». Вытянутое лицо господина Листа дало понять, что персонал не в восторге от моего возвращения, но делать нечего — прорваться сквозь снежные завалы поезд не сумел.

— И что же делать? В мои планы не входит застрять на краю света до самой весны, которая здесь наступит в лучшем случае в конце апреля!

— Думаю, выход мы отыщем, — Лист поднял трубку полевого телефона. — Как раз с утра отправил пакет с документами для секретариата доктора Тодта на аэродром, самолет, на котором вы прилетели с обергруппенфюрером Дитрихом, возвращается в Германию. Надеюсь, он еще не улетел. Минутку, я узнаю.

Можно сказать, что мне повезло — Герхард Найн, пилот личной авиаэскадрильи фюрера, без лишних разговоров согласился взять на борт дополнительного пассажира. Как раз сейчас расчищают полосу, господин Шпеер успеет до нас добраться.

— Что значит «успеет»? — переспросил я у Листа.

— Аэродром в Подгородном, примерно десять километров отсюда. Автомобиль для вас найти не смогу, придется пешком. Я провожу, разумеется.

— Господи, — только и вздохнул я. — Хорошо, идемте. Надеюсь, прогулка по городу безопасна?

— Смотря с какой точки зрения, — невозмутимо ответил Лист. — Подождите, поищу для вас зимнюю шапку.

В двадцатых годах я совершал восхождения в Альпах, ходил на байдарках. Словом, имею определенную подготовку. Но одно дело забираться на гору с полным альпинистским снаряжением, и совершенно другое — передвигаться по городу, в котором прекратили действовать практически все службы коммунального обеспечения. Наледь в несколько слоев, сугробы, через которые протоптаны узкие тропинки. Из-под снега видны бесчисленные следы боев за город в прошлом августе — завалы никто не разбирает, а руководству Днепропетровского округа Рейхскомиссариата Украина до облика города нет никакого дела.

Расчищена только площадь перед Историческим музеем, где теперь резиденция штадткомиссара Рудольфа Клостермана, и некоторые центральные улицы — там, где расположены управы. В остальном полнейшая разруха. Смеркается, а в уцелевших зданиях неровный свет керосинок и свечей едва ли в четверти окон, электричество есть только в домах, занятых немецким военным и техническим персоналом.

— Ужас просто, — я в очередной раз поскользнулся, и если бы не Лист, вовремя ухвативший меня за рукав шинели, непременно расшибся бы на льду. Мы как раз вышли на набережную с улиц, примыкавших к вокзалу. — Десять километров? Вы уверены?

— При необходимости хожу в Подгородное хотя бы раз в неделю, привык. Выделить «Стройштабу» автомобиль власти комиссариата отказались — бензина нет, каждая единица техники на счету. Ай, что тут объяснять, сами видите!

За всю нелегкую дорогу к аэродрому мы встретили лишь четверых гражданских — две старухи, мальчик в овчинной шубке, беззаботно катавшийся с горки на огрызке доски, и прилично одетый господин с седой бородкой, какие носят провинциальные врачи или театральные критики старой школы.

Дважды остановили патрули, не без удивления изучившие мои документы: «Доктор Шпеер?.. Невероятно!» Причем невероятность была вполне предсказуемой, репутация «кабинетного» берлинского архитектора, статс-секретаря и Генерального инспектора по делам строительства и реконструкции Имперской столицы не допускала мысли о моем появлении в этом обледенелом медвежьем углу. О визите в Днепропетровск был извещен штадткомиссар, однако господин Клостерман даже не соизволил нанести визит вежливости — только со стороны военных, жизненно заинтересованных в восстановлении железной дороги, я встретил теплый прием.

Уж не знаю, как мы добрались до Подгородного — под ветром я замерз до полусмерти и начал всерьез думать о том, что встречу финал карьеры в очередном сугробе. Необычайно экзотическая смерть для главного архитектора Рейха. Воображаю себе некрологи!