Дмитрий Старицкий - Фебус. Принц Вианы (СИ)

— Мэтр, ты свободен, — сказал ему дон Саншо.

Уходил хозяин постоялого двора из своей ванной комнаты неохотно. Но нам лишние свидетели не нужны. И Саншо поставил часового у двери со стороны коридора. Чтоб даже не подслушивали.

— Имя? — приступил я к допросу сразу на хохдойче.

— Иоганн Грау, — вскинув голову, гордо назвался дойч.

Клоун, ей Богу, он бы еще «Орленка» запел. Но, несмотря на гордый вид, отвечает пока охотно.

— Сословие?

— Третье. Бюргер из Малина.

— Род занятий.

— Мастер цеха плотников.

— Как здесь оказался?

— Я шеффен. Выполнял приказ суда.

— Шеффенов много, я спрашиваю: почему именно ты здесь оказался? — если честно, то они меня уже начинают раздражать.

— Мой жребий был.

Ага… голубчик, врать начал. Шеффены — палачи, как я помню из собственных исторических штудий, всегда были добровольцами. А вот что врет — это хорошо. Значит, жить хочет. В его случае никакая правда самой Феме повредить никак не сможет. Первая в мире сетевая структура. Головы растут как у гидры, сколько их не сноси.

Махнул рукой. И два стрелка синхронно стали бить его плетьми по ребрам.

Вой раздался просто волчий.

Впрочем, били его недолго. Так, по парочке плетей от каждого.

— Повторяю вопрос, — я встал, скинув с плеч мантию — жар от углей сильный пошел, а потеть мне не хотелось. — Почему ты оказался здесь?

— Я выполнял приказ, — почти выплюнул Иоганн слова.

Истерит уже клиент, что очень даже хорошо. Процесс пошел, как любил говаривать Михаил Сергеевич Горбачев.

Ох, до чего же противно все это — людей пытать. Я бы его и так расколол, просто на логике, но времени истратил бы больше. А на меня и так уже с непониманием смотрят не только дон Саншо, но и его стрелки. И гормоны в молодом теле бурлят. Так и хочется самолично этому дойчу морду разбить.

В кровь.

В смазь.

Подошел к пленнику, и, пристально глядя ему в глаза, спросил:

— Правое или левое?

— Не понял? — забегал дойч глазками.

— А ты не понимай, ты отвечай: правое или левое?

— Ну, левое… — мог бы мастер Грау пожать плечами, пожал бы.

Я вынул из ножен свой понтовый золотой кортик и отрезал ему левое ухо, которое на удивление очень легко отделилось от его головы.

После того, как он перестал подвывать-поскуливать, я ему это ухо показал, приговаривая.

— Ты сам выбрал.

Бросил его ухо на пол, чтобы он его видел и наступил на него сапогом, с поворотом. Золотая шпора сверкнула сотней зайчиков от светильников.

— Понял?

Тот кивнул, насколько смог, насколько позволяла поза растянутого на импровизированной дыбе тела.

Подошел снова к нему почти вплотную, посмотрел прямо в белесые глаза и кольнул его кортиком через брэ в пах.

— Правое или левое? — спросил, не отпуская его взгляд.

— Что вы от меня хотите? — завизжал мастер Грау. — Я все скажу! Все, что хотите, скажу!!!

— Вот и все, — сказал я, поворачиваясь к удивленному дону Саншо. — И долго пытать не надо. Позови Микала с писчими принадлежностями, пусть составит протокол, как положено. Все должно быть по закону.

— А он сможет? — не поверил инфант.

— Сможет. Его готовили к принятию духовного сана, но он не захотел.

— А ты куда? — спросил дон Саншо.

— Поспать немного, брат. Меня сегодня эти переговоры на высшем уровне просто вымотали. Целый день ни словечка в простоте. Ходил как по лезвию бритвы.

Вошел в свою спальню, и показалось мне, что я дверью ошибся.

Мой оруженосец* Филипп, закинув ногу на ногу, весело трепался с какой-то девицей, сидящей за столом ко мне спиной. Его улыбчивая рожица, освещаемая трехрогим подсвечником, излучала полное удовольствие процессом.

— Вот ты где, — сказал я, убедившись, что нахожусь все же в своей спальне. — Прими мантию, Филипп.

Оруженосец моментально подорвался, подхватывая на руки тяжелый горностаевый плащ, а обернувшаяся девушка — моя белошвейка, как оказывается, увидев меня в короне и мантии, с цепью ордена Горностая на груди, сползла с табурета на колени и сложила ладони у груди, склонив голову. Как на молитве.

Что за новости?

— Что тут происходит? — спрашиваю их вроде как безразлично, а у самого ревность взбрыкивает внутри.

Нет, ну надо же… Девку уводят. Даже не из стойла, а прямо из койки.

— Ничего особенного, сир, — отвечает дамуазо*, принимая от меня меч. — Просто развлекаю девушку.

Тут объект нашего разговора стал заливаться набок, и мы поспешили ее подхватить.

Девица была в обмороке. Полной отключке. Не реагировала даже на легкие пощечины, как моментом среагировала бы любая баба, если она такое на публику разыгрывает. Никому неохота получать по морде, пусть даже в лечебных целях.

— Развлекаешь? — хмыкнул я Филиппу.

— Сир, я сам не понимаю что с ней, — оправдывается пацанчик. — Только что смеялась над моими шутками. Нормальная была.

— Давай, бери ее за ноги. Положим на кровать. Не на полу же ей валяться?

После того как уложили белошвейку, я снял с себя корону и орденскую цепь отдал их оруженосцу.

Филипп быстро установил корону на мантии, которую уже успел свернуть и сложить на сундук. И обернул все цепью. Получилось красиво, хоть натюрморт рисуй.

— Подумай, во что все это надежно упаковать на время переезда, — кивнул я на регалии. — И тару подбери соответствующую, чтобы и в море, и в повозку и на вьючное животное годилась.

И присел на табурет.

Филипп снял с меня сапоги с портянками. Ноги мне сказали: «ох, как здорово».

— Портянки в стирку отдай, — напомнил я оруженосцу.

Внутренне скривившись, мой благородный эскудеро* все же не посмел что-то мне высказать. А то я не понимаю, что это ему не по чину, но пажа* мы отослали в Руан. (Кстати, как он там? Храни его Господь.) И на Микала не спихнуть — нет его в обозримом пространстве — протокол в ванной составляет.

— Свободен. До утра меня не беспокоить, только при пожаре не забудьте вынести в первую очередь. Но будить не надо. Задание понял?

Эскудеро подтверждающе закивал, пряча улыбку. И вскочил из комнаты.

Встав, я закрыл за ним засов. Доски пола приятно холодили пятки.

Подтащил к кровати трехногий табурет и положил на него клевец* и заряженный пистолет, проверив состояние пороха на полке. Пусть будут рядом под правой рукой. Для моего спокойствия.

Потом разделся до камизы*. Нашел большой кувшин с водой и, ополоснув над ночной вазой лицо и места совместного пользования, почувствовал себя готовым к лечению девичьих обмороков.

Встал над белошвейкой и стал тонюсенькой струйкой поливать ее лицо из кувшина. Струйка билась по ее носику, разлетаясь в свете свечи яркими брызгами, напоминавшие драгоценности.

Очнувшейся девушке сказал только одно слово.

— Раздевайся.