Дмитрий Бондарь - О Тех, Кто Всегда Рядом!

Мы выбираемся на поверхность спустя добрый час. Вокруг все те же зеленые холмы и холмики. И белые громадные каменные звери сидят на своих местах. Хоть что-то знакомое.

В странном мире живут Туату. Если им приходится бывать в местах вроде этого кладбища или того хуже — в изнанке Хэль, не вспоминая уже о ее же «пупе» — чем бы он ни был.

— Это твоя земля, да? — восхищенно цокает языком Иштван. — Красиво.

Видел бы он, как ползаю я по этому зеленому ковру и реву раненным ослом! Морщусь недовольно и киваю на Туату:

— Нет, приятель, это ее земля. Посиди здесь пару часов, услышь эту бесову Хэль, и станешь смотреть на красоту иначе, — отвечаю, а сам разглядываю свои несчастные руки и не верю глазам — на них нет никакого следа полученных ран! Ногти ровные, розовые, кожа гладкая: — Хине, что с моими руками?

— Ты был с той стороны Хэль. Чего еще ты ожидал?

Если она полагает, что я что-то должен сообразить, то промахнулась.

И у Иштвана на лбу ни одного прыща.

— Хине, а если бы я умирал на той стороне, что стало бы со мной после перехода?

Остроухая нетерпеливо притопывает ногой:

— Нам пора уходить, человек Одон.

— Ты не знаешь?

— Знаю. Выздоровление. А сейчас — идем!

Иштван все еще восхищенно вертит башкой по сторонам, что-то бормочет, я не прислушиваюсь, потому что и в самом деле пора бежать.

— Эй, приятель, — дергаю его за рукав, — ты пойдешь за Хине-Тепу, а я буду последним.

Мы выстраиваемся друг за другом короткой вереницей и Туату ведет нас к воротам. Мы идем очень быстрым шагом, еще не бежим, но и прогулкой такой способ передвижения не назвать.

Здесь ничего не изменилось, все та же тишина и умиротворенность. Хотел бы я оказаться в подобном после смерти, а не в желудке какого-нибудь мертвяка Анку.

— Ты это видишь? — вдруг вскрикивает Иштван, когда мы оказываемся на более менее ровном месте.

Я слежу за его взглядом, но догадываюсь раньше: те безупречно-стройные стеклянные полуразрушенные башни, воткнутые в самое небо за оградой кладбища, что поразили мое воображение буквально вчера, они и теперь выглядят куда как более волшебными, чем любой «пуп Хэль».

— Да, дружище, я это видел, — и у меня не получается скрыть свой восторг, который Иштван понимает по-своему. — Это Фалиас, город Туату. Высокие, правда?

— Это — твоя земля? — опять повторяет он, и я слышу неподдельный трепет перед величием зрелища.

Такими голосами наши священники рассказывают мирянам о деяниях Святых Духов. А особо блаженные и верующие — даже о незначительной ерунде.

— Нет, дружище, — мне уже становится забавно, — и это тоже ее земля.

Я сам думаю: ты будешь смеяться, Иштван, но то, что мы с тобой называем «моя земля» — это все земля Туату, а мы только гости. Временные постояльцы. А мои земляки — еще и еда.

Но говорить такие слова не спешу. И замечаю, что возвращаемся мы не той дорогой, которой шли к алтарю.

— Хине! Куда ты нас ведешь?

Она останавливается и очарованный башнями Иштван натыкается на остроухую. И сразу падает на колени:

— Прости меня, высокая госпожа! — он хочет казаться почтительным и заслужить ее расположение, но с таким же успехом он мог бы исполнять свои коленца перед статуей какого-нибудь короля или святого.

Сида не снисходит до ответа: даже я для нее не особо значителен, а уж статус Иштвана неумолимо стремится к тем же высотам, где для нас с ним располагаются тараканы и муравьи.

— Нам нельзя выходить в том же месте, человек Одон. Там сейчас столько Анку, что они друг у друга на плечах стоят.

В ее голосе нет беспокойства. Но она права. Глупо надеяться на то, что нам дадут выйти после того побоища, что мы устроили при проникновении на кладбище. А ведь я даже не успел об этом поразмыслить.

— И куда ты нас ведешь?

— Туда, — она показывает рукой направление и поворачивается продолжить путь, будто считает, что все объяснила.

Но мне этого мало и я устал от сюрпризов. Приключения хороши в меру, а сейчас я очень рассчитываю быстренько добраться до таверны Тима Кожаные Щеки, погладить шею Фее, хорошенько пообедать и наконец-то выспаться.

И так же хорошо я понимаю, что требовать ответа у кровососки бесполезно. Он ничего не объяснит и окончательно меня запутает.

Как хорошо быть Иштваном — слепо верящим своей «высокой госпоже», подчиняющимся любому ее слову и приказу так, будто он отдан самим Святым Духом.

Какое-то время я рассуждаю сам с собой о том, согласился ли бы я променять свое полузнание на его невежество? И не прихожу ни к какому выводу.

А Хине-Тепу останавливается перед маленькой калиткой в заборе. Я бы и не увидел этот хитро спрятанный ход, окажись здесь один. Она увита диким вьюнком, наполовину скрыта разросшимися лопухами. Нужно знать, что ищешь, чтобы ее найти. Мне все больше кажется, что Туату частенько бывают в этих местах. Впрочем, мое «частенько» и их «очень часто» могут сильно отличаться. Для тех, кто живет вечно, раз в сто лет — уже очень часто.

— Мы пойдем в этот город?! — Иштван едва не визжит от восторга!

— Наверное, мне все-таки понадобится молчаливый Анку, — задумчиво роняет остроухая, даже не оборачиваясь взглянуть на беднягу, но я понимаю, что она имеет в виду.

— Там посмотрим, — не позволяю ей замечтаться настолько, чтобы она задумалась о практическом воплощении своих размышлений. Хотя мне тоже очень хочется заткнуть болтливого приятеля. — Что там, впереди? Не опасно?

— Там посмотрим, — отвечает мне в тон Хине-Тепу.

Она тянет на себя скрипучую калитку, вырывая из земли лопухи, я заглядываю за плечо Иштвана. Он и сам тянет шею, стараясь разглядеть побольше деталей с той стороны. Но там непроглядная темень.

Хине-Тепу склоняет голову и скользит в открывшийся проем, я пихаю в спину Иштвана — чтобы не медлил и он делает шаг следом за ней. Я оглядываюсь, собираясь быстро проститься с древним кладбищем, но вместо зеленых холмов вижу поросший осокой овраг. Это подгоняет меня получше самой Хэль, я прыгаю вперед и буквально падаю на руки Иштвану.

Чья-то рука притворяет раскрытую дверцу и все погружается во тьму.

Здесь сыро, воняет издохшей крысой или мышью — что еще может жить в таком зловещем месте? Воздух не шелохнется, он застоявшийся, смрадный. Я не удивлюсь, если мы забрались в какую-нибудь старую тюрьму, из которой нет выхода.

Сколько-то времени я пытаюсь привыкнуть к темноте, разглядеть хоть что-то, но ничего не выходит. Расставляю руки пошире, стараюсь нащупать стены, и натыкаюсь на Иштвана. Кажется, что он всюду. Справа все же нащупываю камень. Вокруг него такие же: поросшие чем-то мягким и ворсистым, легко осыпающимся под движущейся ладонью, мокрые — такие же камни в нашем заброшенном деревенском колодце у самого дна. Но там хоть небо видно. Здесь же — ничего. Я словно ослеп и на какой-то краткий миг мне кажется, что все кончено, что я здесь навечно, что больше никого рядом нет. И сразу сверху начинает давить невидимый свод потолка, я шарахаюсь назад — к калитке, но вместо нее — та же каменная стена и сверху течет тонкая струйка воды. Я начинаю дышать, раскрыв рот так широко, как это только возможно, но и это не помогает — сердце громко бухает в груди, ноги независимо от моего желания подгибаются, а в руках образуется страшная слабость. Я хочу что-нибудь крикнуть, но с одеревеневшего языка срывается только невнятный стон.