Марик Лернер - Восток

— Ха! — добродушно воскликнул Красильников. — Кого волнуют официальные теории. Надо соврать так, чтобы дальше уже некуда. Чем больше ложь, тем скорее поверят обычные люди. Они никогда официальным книгам не верят. Все сто процентов уверены в обмане заранее. Смотри, ты сам отказался от соавторства!

— Подтверждаю. Гонорар беру в виде интервью. Без вранья. Большого или маленького.

— Как же без вранья про подвиги ратные, — помотал он головой. — Никак нельзя! Записывай точно, как поведано!

И ведь не постеснялся, шельма, через год весь этот треп двух подвыпивших знакомых оформить и в печать отнести. Еще астрономию приплел и расцветил красивостями. Батый от «бати» происходит, а орда — от «орднунга» (порядок). Правда, под псевдонимом, но прославился нешуточно, издеваясь с самым серьезным видом над официальными учебниками. Многие поверили. На мое неподдельное изумление нагло заявил, что только благодаря ему русская археология и история поднялись на новый уровень. Уж очень охота опровергнуть его чушь. Даже деньги начали выделять на серьезные исследования, отрывая от строительства очередного завода. Так что есть повод написать еще что-нибудь столь же нетривиальное. В соавторы звал. Я отказался. Все хорошо в меру, и издеваться над читателями не по мне. Одно приятно — кое-какими невыдуманными подробностями он о прошлом поделился. Естественно, не о чингисханском. О нашей послевоенной истории. Он хоть и не с самого начала, однако людей хорошо знал.

— Хорош, — с удовольствием сказал Ян, разглядывая резиновую харю противогаза. — Что в нем, что без него — отличий не наблюдается. Одинаково мужественное и озаренное духовностью лицо. Ты вообще понимаешь мой высокий стиль? — озаботился он. — Хотя да, ты ж не просто так Литвиненко, не чета разным Бабаевым, попавшим сюда напрямик из-под сохи, после кадетского училища, сильно умный. Восьмилетку в Ярославле закончил. Почти академик точных наук. Легко додумался шланг потихоньку открутить и напрямую дышать. Облегчение себе устроил. Чего-то сказать хочешь? — Он прислушался к маловразумительному мычанию из-под маски и согласно кивнул. — А то я не в курсе, что виноват и исправишься. Конечно. Вот прямо сейчас и займусь твоим исправлением от чрезмерного ума. И посмей только не сказать спасибо, а на очередном намазе не попросить Аллаха обеспечить мне долгую жизнь и здоровье. Когда я был на твоем месте, наш тоже крайне умный офицер заставлял всю роту бегать в противогазах, пока не попадают, из-за одного такого… А вечером рядовому делали темную за доставленную радость собственные товарищи. Когда тебя рвать начинает прямо в маску и терпишь, сразу понимаешь, кто во всем виноват. И как мы того гада в погонах ненавидели! А потом на фронте неожиданно обнаружилось, что польза огромная. Быстро надеть и долго бегать — привычно.

«Господи, — подумал, — прости меня за это явное вранье, не было у нас до войны противогазов, но все вечно отвечали за одного, да и не для себя же стараюсь, хочу хоть немного разума вложить в пустую башку».

— Чего?

— Хвойна кончилась, — повторно промычал воспитуемый курсант.

— Мне уже доложили. Думаешь, — участливо спросил Ян, — мир навечно? Армия больше не понадобится? Так тогда тебе рапорт подавать надо на увольнение. Кому нужен бездельник. Кормить его и поить годами, одевать, а он сачкует и нормы выполнить неспособен. Чего головой мотаешь? Все. Нотация окончена. Три круга бегом при полной выкладке и с резиновой харей. А я посмотрю. Может, и продолжим. Бегом!

За спиной старательно рассказывал свое Гусев, и он, на краю сознания, прислушивался.

— Винтовка системы Семашко, — заученно вещал тот, — образца одна тысяча восемьсот девяносто третьего года, лучшая в мире.

— А чем австрийский «маузер» хуже? — поинтересовался знакомый голос. В каждом взводе обязательно присутствуют шалопай-разгильдяй, вахлак, на котором все ездят, и любитель показать, что он умнее своих командиров. Еще собственный шут бывает. Закон такой неизменный для любого мужского замкнутого коллектива. Иногда дополнительно любитель распускать руки, но это легко пресекается дружным коллективом и сержантами. А вот с болтунами сложнее.

Гусев запнулся, размышляя, что ответить, и надо было срочно принимать меры. Ответить он мог, Ян это знал точно, но не умел быстро перестраиваться, и запинки со стороны выглядели для юнкеров тупостью. Бабаев это быстро усвоил и вечно подкидывал вопросы, наслаждаясь собственной значимостью и находчивостью. Формально придраться и заставить его вечно драить казарменный туалет было не за что. Во внеслужебное время был вполне приличный парень, но при одновзводниках вечно корчил из себя, даже во вред собственной персоне, невесть что. И ведь не дурак, но бывают такие: за-ради красного словца не пожалеют и отца.

— Так, — сказал Ян, поворачиваясь ко взводу, — Бабаев!

— Я!

— Тактико-технические данные «маузера»!

Юнкер обрадованно забубнил. Длина, вес, энергия выстрела, дальность и прочая лабуда.

— Молодец, — дослушав до конца, подтвердил Ян, — выучил. Офицеру это полезно. Особенно для издевательств над солдатами. А чем вооружен потенциальный противник? — спрашивает с глубокомысленным видом. Рядовой мается и путается. Ему это надо? Ему бы пожрать и поспать побольше.

В строю засмеялись.

— Чем хорош «семашко»? — спросил Ян, глядя на Гусева.

— Простое устройство, удобен в бою, осечек практически не бывает, перекос патрона — редчайшая вещь, — мгновенно ответил тот.

— И это важнее всего. Количества энергии и возможности пальнуть на несколько километров не требуется. Разве что на соревнованиях снайперов. В реальной жизни пара сотен метров — это расстояние, на котором можно попасть без сомнений. Дальше без оптического прицела — палить в белый свет. Как специалист, пробовавший практически все виды винтовок — наши, союзников и противников, — ответственно заявляю: дистанция прицельной стрельбы для пехоты — метров двести на всех. Это не хорошо и не плохо. Просто использование открытого прицела, длинной прицельной линии и, что самое важное, зрение у большинства людей отнюдь не похоже на орлиное. Вот и получается — чем проще устройство и меньше деталей, тем легче научить любого барана с ним обращаться, а стрельба на дальнее расстояние не самый важный фактор. При этом не бывает идеального оружия. Одно лучше в одном, другое в другом. Важнее практичность для массового бойца.

Он замолчал и изучающе осмотрел строй. Слушают. Это хорошо, глядишь, что-то дойдет.

— Что хорошо у нас на Руси, — сделав паузу, продолжил Ян, — так внимание к оружию. Еще бы бюрократию подсократить — и совсем жизнь прекрасной станет. Всегда существуют недостатки, но исправлять необходимо до того, как начнется серьезная драка и выяснится, что французские пулеметы клинит через три-четыре выстрела. У них очень нежный механизм и моментально страдает от попавшей внутрь грязи или песка. Где французы видели в полевых условиях возможность обходиться без выкопанных в земле окопов и воевать исключительно в условиях тщательно подметенных тротуаров, мне никогда не понять.