В. Бирюк - Найм

— Ну — не «боится». На дух не переносит. Её на свадьбе большухи нашей испугали сильно. Теперь если её какой парень тронет — она сразу как каменная снаружи становится. Сердце молотится, холодным потом шибает. И только одна забота — как бы не блевануть.

Вона что! А я-то думал… А это у тебя, Ванюша, мания величия. И попротивнее тебя в этом мире есть. Так что тебе, «нелюдь чуженинская» — есть куда расти, к чему стремиться. К высотам морали, освоенным достославным предкам ещё в «Святой Руси». Или правильнее — к «низотам»? Или — к «низинам»?

А девчонку жалко: ей при таких заморочках осталось жить год-два. Потом — «в замуж», а это такой «захват с удержанием», что куда как круче моих «дрючковых» игрищ. При обычной бабьей судьбе ты, девушка, через два года, максимум, сойдёшь с ума. Или повесишься. Или утопишься. Кто ж тебя так напугал, девочка? И как тебя в норму-то привести?

Ладно, продолжаем сегодняшнюю бла-бла-городную арию:

— Меньшак! На сборы — три дня. Найди лодку. Пойдёте в Рябиновку водой с моим караваном. Которое барахло с собой берёшь — в лодию или плот сделать. Которое оставляешь — продай соседям. Будут жадничать — спали к чертям. Уходите — все. Понятно? (Последнее — сёстрам). Спасибо, люди добрые, за в заботах моих участие. Идти нам пора. Николай — со мной. Ивашко, Ноготок — присмотрите за сборами.

Мда, рассиживаться здесь — нет резона. «Вятшесть» моя подуспокоилась. Но «жаба» — подпрыгивает и бла-бла-городство — зовёт и выпирает. Надо Жердяя навестить. Дело-то с хлебом ещё не решено. А без хлеба… А вот и подворье его и сам хозяин.

Жердяй был мрачен. И — не опохмелён. Видик — мятенький, борода — всклочена. Но старался вести себя пристойно. Только тяжкий вздох, когда уселись в беседке за столом возле поварни, выдал общую тяжесть организма. Несколько туманный взгляд его скользнул по мне, потом по Николаю. Что-то из вчерашнего — вспомнилось и вызвало смешок. И тут же — гримасу боли. А головка-то — бо-бо. Ну, понятно, мужик вчера обрадовался — такую проблему решил. Скинул груз с души. Расслабился малость. А тут Николай с «Чёрным вороном»… Ну и несколько не рассчитал. А сегодня с утра такое… постороннее вмешательство. То, что ему уже донесли во всех подробностях — очевидно. А вот что из этого вытекает для его планов… Вот и поговорим.

Хозяйка принесла жбанчик с пивом, кружки. Жердяй задумчиво посмотрел на стоящего у столба Сухана с жердью в руках, задумчиво выслушал моё: «Он не пьёт. Живой мертвец». Покивал осторожненько. От кивания снова поморщился и припал к своей кружке. Николай тоже… глубоко и завистливо вздохнул. Пришлось позволить — слюной захлебнётся.

К моменту, когда положение тары соответствовало рабочему состоянию телескопа, появились два его сына. С дубьём. Явно — для «поговорить». Присели рядом. Глава семейства мрачно оценил проявление сыновней боеготовности и снова поворотился ко мне.

— Ну и чего?

Как приятно иметь дело с понимающим человеком. С экономящим своё и моё время. Без всяких длинных подходов, приплясов и разговоров о погоде, отёле и престольных праздниках.

— Две тысячи пудов. По векшице. Мешки, доставка — твои.

Глубокая сермяжная правда моего утверждения доходила до присутствующих с разной скоростью. Николай посидел с отрытым ртом, сглотнул и присосался к своей кружке. Жердяй, не поднимая глаз, хмыкнул. Подумал и хмыкнул снова. И присосался к своей. Один из его сыновей старательно последовал отцовскому примеру: «Батя плохому не научит». А вот второй… «эх, молодо-зелено». Сложив из немаленькой трудовой мозолистой ручонки здоровенный кукиш, он сунул его мне под нос. Одновременно заботливо поинтересовавшись:

— А вот это видал?

Эх, деточка, я видал, как внезапно всплывает атомный подводный крейсер. В полностью защищённой и контролируемой акватории. Вот это — «кукиш». А у тебя так — фигурка из трёх пальцев.

Резкое движение селянина отозвалось шорохом за спиной: Сухан переступил ногами и взял еловину поудобнее. За столом три мужика старательно разглядывали друг друга поверх пивных кружек. Не прекращая вливать и проглатывать, не рискуя остановиться или прерваться. Придётся снова мне влезать.

— Жердяй, поправь меня. Связка у тебя получилась такая. Нужно женить старшего, потому что без этого нельзя женить следующих. Без женитьбы сыновей — их нельзя отделять. Неразделённой семьёй невозможно выделиться из веси, создавая собственную. Без правильного отделения по типу «пчелиной семьи» — невозможно забрать себе «пашенный оазис» и получить безмытные годы. Так?

— Батя! Давай их вышибем. Я этому уроду наглому все кости…

— Ш-ш-ш…

Юноша, ну разве можно разговаривать так громко, когда у старших головка того… бо-бо до такой степени? Жердяй поморщился от боли, от шума, от энтузиазма сыновнего. Надеюсь — и от сыновней глупости. Поставил кружку на стол. Как-то задумчиво: то ли поставить и разговаривать, то ли продолжить поправку здоровья.

— Откуда узнал?

О, так эта очевидная для меня гипотеза является тайным стратегическим планом?!

Только его жена не причём — до секретов можно не только допытываться, но и додумываться. Правда, сейчас, в этом его… синдромном состоянии, такая мысль будет выглядеть неправдоподобно. Дадим более съедобное обоснование:

— Сорока начирикала. Я же «зверь лютый» — мне ж положено язык птиц и зверей понимать.

Сороки не чирикают. И мало ли что, где и куда мне положено. Мужики снова загрузились. Краем глаза поймал выражение лица Николая. Сведённая судорогой интеллектуального напряжения физиономия, постепенно заполняется радостно-наглой ухмылкой. Не то — от понимания, не то — от пива.

— Ну и?

— Свадьбе — быть. Условия — ты слышал. По рукам?

Сыновья поморгали, по-разглядывали сперва — меня, потом — отца, потом радостно-удивлённо завозились на скамейке: «А… ну… так значит… это ж другое дело… таку препону… и сразу в церковку,… а бревна-то для избы уже лежат… да хоть завтра и начнём… ну, наконец-то я со своей…».

Жердяй внимательно и несколько тоскливо посмотрел на своих сыновей. Как-то даже презрительно. Вздохнул. Хотел что-то спросить, поморщился и передумал. Внимательно заглянул в свою пустую кружку. Будто надеялся увидеть там ответ. И — протянул руку над столом. Ладонью кверху.

Николай хлопнул, вытащил свою бересту для записи «ряда» — договора. Парни сбегали за соседями — свидетели нужны, хозяйка выставила на стол бражку и кое-какую закуску. Всё это время Жердяй неподвижно смотрел в стол перед собой. Только когда процедура была исполнена, и народ собрался уже обмыть сделку, негромко остановил: