В. Бирюк - Найм

С одной стороны — издержки будут выше, чем у американцев. Климат у нас, знаете ли… Урожайность низкая, социально-культурные особенности… С другой… Американцы разводили взрослых мужчин — рабов для тяжёлых работ на плантациях. Если работать с женщинами, то оборот капитала можно ускорить. Опять же продукция более разнообразна — можно диверсифицировать рынки сбыта. Тут есть интересный собственный российский опыт 18 века. Так что, «социально-культурные особенности» — скорее «в плюс».

И, безусловно, дело благое, патриотическое, благородное. «Как нам обустроить Россию? — Прежде всего, заботой о сохранении и приумножении народонаселения». Мысль г. Солженицына представляется мне вполне в тему. Хотя, конечно, будут ретрограды и замшелые консерваторы. Я уж не говорю о конкурентах.

— Раз дело новое — будут коллизии.

— Чего? Какие такие «лизии»?

— Те самые. И — больно. Если ты мой холоп, то с тебя спроса нет. А если вольный… Сам понимаешь. И второе. Дело-то не на день, не на год. Мне надёжность нужна. А то ты медку поел, да и передумал. А мне другого откармливать? Ну что, по рукам?

Меньшак затравленно посмотрел на мою ладонь. Я кивнул Николаю, и он подставил свою — малолетка я. Неправомочный. За стенкой снова что-то упало. Пощёчина и детский визг обозначили виновного.

— Ну, Меньшак, что задумался? Глянь по сторонам. Лучше не станет. До самой твоей смерти. Здесь ты так и будешь с воды на квас перебиваться, жилы без толку рвать, да деток голодных плач слушать. Здесь ты никто. Сам нищий и дети твои нищие. Как соседи тебе глаза попрошайничеством твоим колют… Тебе мало? Дальше — больше будет. А у меня — и ты сыт, и детва. Уважаемый человек, Меньшак-производитель. А трудов-то никаких, одно удовольствие. Народ-то наш что говорит? «Наше дело не рожать — сунул, вдунул и бежать». От кого ты такое предложения получишь? А вот я, хоть и малость времени потеряю, а другого похожего найду. Который про жёнкино проклятие плачется. Ну?

— Э-эх! Пропадай моя головушка! Давай грамотку.

За стенкой ойкнули и ахнули. Точно не скажу, но, по-моему, как хор в церкви — на семь голосов. Меньшак рявкнул в проём двери, оттуда выскочили две девчушки — одна побежала двух соседей в послухи звать, другая — за местным попом. Княжьего человека тут не сыскать — поп сгодиться. Что бы увидеть, как я вручаю новоявленному холопу указанную в «Русской Правде» его цену. А «княжескую» ногату священник сам отдаст. Ивашка царапал бересту, составляя ряд о «самопродаже вольного человека Меньшака в холопы со всем семейством». Именно так, без поимённого или количественного указания. Рано ещё. Мне здесь ещё малость «поблагородить» надо.

Появление кандидатов в свидетели сделки было ознаменовано общим желанием обмыть её. Из недопитого. И закусить — из недоеденного. Заплаканная хозяйка с дочерями таскали на стол оставшееся от вчерашнего. Количество присутствующих постепенно росло — на звук, вид и запах слетались соседи. Тут и мои подошли. Ивашко в своём парадном кафтане — как павлин в курятнике. Да и Ноготок с секирой на плече… сильно выделяется.

Народу всё больше. При проношении мисы с рыбой Николай снова позеленел и уже начал подыскивать глазами подходящий уголок. Но тут заявился местный батюшка. Прямо огнём горящий от любопытства. Светоч пылающий. «Да что? Да как? Да с чего это?». Не твоё дело, служитель культовый. Вот полгривны у меня, вот она у Меньшака. Вот тебе, Ваше благословение, ногата. Все видели? Тогда за стол. Очередной этап благородных деяний требует очередного обмывания.

У поварни нервно шушукаются старшие сёстры. Потом девки тащат посуду с бражкой. Вдруг Ивица, аккуратно, не расплескав, поставив на стол пару почти полных кружек, с воем падает мне в ноги. Конкретно — лицом на колени. Орёт чего-то неразборчивое. Орёт — невнятно, плачет… плачет — мокро. Штаны на коленях промокли сразу.

— Чего это она?

Рядом стоит Елица. Таким же аккуратным движением ставит свою пару кружек. И подрагивающим — от омерзения, что ли, в мой адрес? — голоском переводит:

— Не погуби. Мы-то уйдём, а она-то уже пропита, обручена. Ей за этого… замуж идти. Защити.

— Обручение — прошло. Молитвы наши произнесены и услышаны. Судьбы человеческие вяжутся на небесах. И нет силы иной, кроме господа всемогущего соизволения, которое бы в юдоли скорби нашей земной… (Это священник начал промывание мозгов. Она же — божественная проповедь).

— Спаси её. Господине. (Это — Елица. Чуть слышно, не поднимая глаз. То я ей — «хорёк, паршой трахнутый», а то уже — «Господине» выговаривать научилась).

— А хрена там. Подарки приняты, я слово дал. Да вы тут все — Жердяеево угощение жрёте. Это ж с его двора стол накрыт. И питие он выставил. У меня-то одна капуста да репа. А чем возвращать-то? (Это отец-молодец оценивает имущественные аспекты расторжения помолвки. Потом у него появляется новая мысль. Мысль проявляется прямо на лице) Или ты, боярыч, из своих заплатишь? Я теперя холоп твой, с тебя и спрос.

И злорадно улыбается мне в лицо. А осеменитель-то у меня того… — дурак. Только-только в холопы продался, а уже хозяину своему гадости строит. И от этого радуется. Отстаивает, так сказать, свой статус в новой социальной иерархии. Статус скунса: не подходи — вонять буду.

«Русская Правда» даёт три варианта ответственности господина по долгам раба его. Но мне — все три не интересны.

— А велика ли неустойка при расторжении помолвки?

— А десять гривен кунами! А, боярыч? Киса твоя не лопнет?

Точно — дурак. В принципе, племенному бычку много мозгов вредно — не в шахматы же играет. Но хоть чуток должно же быть! И чему он радуется? А платить… это вряд ли, это как-то неблагородно. Не могу вспомнить, чтобы какой-нибудь сильно белый и пушистый на лошади бледной покупал «нежную горлицу» за полкило цветмета. Вот не заплатить оговорённую неустойку, порубить договаривающуюся сторону — это мы «да», это вполне ГГешно.

Я положил одну руку на голову Ивицы. Погладил. Она чуть затихла. А вторую протянул к Елице. Она резко откачнулась, на лице — точно — отвращение в мой адрес ярко выражено. Да чем же я её так сильно достал? Я ж такой весь чистый-благородный. Это ж она меня кастрировать обещала, обхамила по всякому, слова не сдержала — на свиданку не пришла. А я ей ничего худого не сделал, даже ножичек вернул. Ну, потрогал малость — так это ж должно нравиться. Я ж аккуратно, без нанесения телесных повреждений любой степени… И на меня же — как на какую гадину мерзкую… Ивица поймала моё движение, ответную реакцию сестры, и, не поднимая головы, куда-то мне в колени, произвела разъяснительную работу:

— Елица мужиков и парней боится.

Донёсшийся возмущённый шип, с вонючими хорьками во множественном числе, опроверг только что высказанное утверждение.