Сергей Лобанов - Не родная кровь [СИ]

Но Трошин и этому рад был. А пока, ожидая новые зубы, он помогал санитарам, размышляя о том, что всё-таки высшие силы дают ему возможность искупить грехи. Вот сейчас он облегчает по мере возможности муки других, а это доброе дело. Пусть оно не такое значимое и не перекроет все прежние злодеяния, но начало положено.

Эти мысли очень грели и придавали воодушевления.

Однажды, выбрав свободную минутку, Фёдор пошёл к расположенной неподалёку от госпиталя православной часовенке.

Народу там собралось немного. Вместо привычных свечек, ставших дефицитом, горели лампадки.

Трошин нерешительно встал у одного из образов — он не знал, чьего именно, и мысленно попросил прощения у Бога.

Попросил, как сумел.

Какого-то особого облегчения на душе не появилось, но осталась уверенность в правильности поступка. Главное — искреннего, а не для галочки, не на всякий случай, чтоб зачлось где-то там, в «небесной канцелярии».

Вскоре Фёдор обзавёлся новыми зубами, ужасно непривычными и даже неприятными, но приходилось терпеть.

Он вернулся в свою роту, почти полностью из нового пополнения.

Немногие «старички» встретили его тепло и радостно.

Растроганный Фёдор думал, что теперь уже точно никогда даже не попытается перейти на чужую сторону. И будет сражаться со всей яростью против не пожелавших принять его.

До лета семнадцатого года Андрей Николаевич крутился как сумасшедший, выполняя свои обязанности при штабе армии по руководству отделом по связям с общественностью.

Работы было через край. Положительный имидж федеральных войск создавался профессионально, с участием многих специалистов, в том числе и отделом Савельева.

Со стороны Объединённ ой Оппозиции информационная война велась с не меньшим накалом. Борьба за умы народа шла ожесточённая, в ход пускались любые средства, позволяющие получить хотя бы минимальное преимущество.

Андрей Николаевич находился не только в штабе — очень мобильном, дабы не попасть под артиллерию противника. Ему приходилось бывать и на передовой, где весной закипели кровопролитные бои.

Положа руку на сердце, Савельев не предполагал, что драка станет настолько жестокой и беспощадной. Не верил до последнего, пока не полыхнуло по-настоящему.

В душе Андрей Николаевич не раз благодарил командарма, давшего возможность переправить семью за границу. Он часто разговаривал по скайпу со своими, видел их — счастливых и беззаботных, испытывая глухое раздражение к родным, не желающим ничего знать о своей Родине.

В Европе тоже было неспокойно. Конечно, далеко не как в России.

Тамошние организаторы беспоря дков и кровавых терактов творили свои чёрные дела, но не трогали Швейцарию — давно нейтральную, с гарантией банковских вкладов.

В безопасности своих капиталов сильные мира сего нуждались.

Счёт у семьи Савельевых был весьма солидным даже по меркам банкиров, привыкших к очень состоятельным клиентам. Поэтому жилось беженцам на чужбине среди альпийских лугов, чистейшего воздуха, сверкающих ледниками пиков, пронзающих синее небо, несравнимо лучше, чем на родине утопающей в крови, в слезах, задыхающейся в дымах пожарищ, страдающей от голода, насилия, жестокости, умирающей с каждым погибшим солдатом и мирным обывателем.

Лишь мать, утирая мятым платочком с красных глаз слёзы, всякий раз интересовалась, когда приедет сыночек. Не слышно ли чего о Ванюше и Феде, об их семьях?

Андрей Николаевич, как мог, успокаивал мать, сожалел, что никаких сведений у него нет, и обещал, что приедет скоро, понимая — нет, не по лучится приехать в ближайшее время. Да и в отдалённое тоже не получится.

В начале июня Савельев наметил поездку в прифронтовой госпиталь. Туда поступило большое количество раненых, в том числе и детей, пострадавших от недавнего применения фосфорных бомб.

Это убойный компромат, сразу понял Андрей Николаевич. Применять такое оружие в отношении мирного населения запрещено Женевской конвенцией. Надо ехать. Взять с собой толковых журналистов из тех, что и прежде не подводили. Всё зафиксировать официально. Конечно, оппозиционеры будут открещиваться, но сюжеты с обожженными детьми на центральных телеканалах — бомба, посильнее фосфорной. Пусть во многие регионы сейчас сигнал не доходит по ряду причин, но всё равно это станет мощным ударом по оппозиции.

Добирались с колонной из БТРов, танков, реактивных установок, автомобилей с солдатами в кузовах, прочей военной техникой.

Журналистов, среди которых были и хорошенькие женщины, поместили кого на броне, кого в кузовах, чему солдаты и офицеры очень обрадовались, предвкушая пусть короткий, пусть даже не флирт, а так — пустопорожний трёп.

Савельев, пользуясь положением, удобно устроился пассажиром в кабине автомобиля «Урал».

Добрались без происшествий.

Колонна пошла дальше, а Андрей Николаевич и журналисты под чутким присмотром вышедших навстречу военных направились в госпиталь.

Прежде Савельев не был здесь ни разу. Его потрясла почти осязаемая атмосфера боли и отчаяния, сотканная из личных трагедий каждого изувеченного человека.

Пока журналисты занимались своей работой, Андрей Николаевич разговаривал с начальником госпиталя в его кабинете в бывшей конторе при свинокомплексе. Небольшое здание отремонтировали приличными отделочными материалами и завезли неплохую мебель, создав вполне приемлемые условия для работы руководства учрежде ния.

Полковник медицинской службы был мужчиной годами чуть за сорок, ровесник Савельева, но выглядел куда как непрезентабельнее собеседника: значительно ниже ростом, щупловатый и лысоватый, чисто выбритый, с внимательным карим взглядом из-под кустистых чёрных бровей. Его густой сочный голос никак не вязался с невзрачной внешностью и неэмоциональной натурой законченного флегматика. Военная форма, видневшаяся из-под белого халата, придавала владельцу официальность и ещё большую строгость.

В самом начале беседы полковник предложил «подлечиться» медицинским спиртом. Причём предложил без всяких там подмигиваний, улыбочек и ужимок: неспособна оказалась его флегматичная душа даже на такую вовсе небогатую гамму эмоций.

Савельев не хотел пить, тем более спирт, но отказываться не стал, чтобы получить хоть какое-то расположение от сурового хозяина кабинета. Поэтому с удачно сыгранной беспечностью махнул рукой, — а давайте!

Полковник извлёк из холодильника, запитанного, как и всё в госпитале от одного из дизельных генераторов, пузатенькую колбу из прозрачного стекла с высоким горлышком и остроконечной крышечкой сверху. Колбу наполовину заполняла бесцветная жидкость.