Сергей Лобанов - Диверсанты

«КАМАЗ» завихлял по дороге и ткнулся возле разведчиков в тот самый земляной отвал, укрытый снежным покровом. Из засады сразу же открыли беглый огонь по кузову, обтянутому тентом тёмно-зелёного цвета. Кузов сотрясался от ударов мощных бронебойных пуль, а тент превращался в рваные лохмотья.

Сменив магазины, парни ринулись к машине. Бек распахнул дверцу со своей стороны. Из кабины тут же тяжело вывалился водитель. Пуля попала ему в грудь. Кровь успела обильно пропитать камуфляжную куртку.

Дёрнув тело вниз, Шахов прыгнул за руль, а с противоположной стороны Янычар уже вытаскивал тело пассажира в звании капитана, видимо, старшего машины, тоже с развороченной мощной пулей грудной клеткой.

Куба и Негатив сделав по контрольной очереди, ещё раз прошили кузов насквозь и только после этого аккуратно заглянули под полог тента. В кузове они увидели троих солдат, двоих без признаков жизни, залитых кровью, а один тяжело и хрипло дышал, лёжа на спине.

Кубаев запрыгнул первым и выстрелил в раненого, не глядя. Повёл автоматом в сторону других. Убедившись, что им правка не требуется, расслабился. Негатив уже тоже был в кузове, контролируя дорогу за машиной.

— Командир, порядок, — произнёс Ринат по внутренней связи. У нас трое. Похоже, это фйдеры из хозроты, какие-то термоса стоят, все пробитые, саданули мы хорошо, пахнет супом.

— Про суп лишнее, Куба, — ответил Янычар. — Держитесь там покрепче.

«КАМАЗ» сдал назад, выезжая на трассу, на секунду замер и тронулся вперёд, набирая скорость.

— Бек, там тебе в дырки через стекло не сифонит? — невинным тоном поинтересовался Негатив. — А то, помнится, ты жаловался в вертолёте.

— Пошёл ты, — привычно ответил Шахов.

— Какой-то вы сегодня грубый, Юрий, — продолжал Негатив. — Я, видите ли, беспокоюсь, чтобы его не продуло, а он… Друг ещё называется… — показушно «обиделся» Седых.

— Внимание, блокпост! — сообщил Янычар через некоторое время. — Бек, не останавливайся, сбивай шлагбаум. Негатив, Куба, справа от меня у обочины за мешками пулемёт и несколько солдат с автоматами. Задача: подавить огневую точку противника, не дать открыть огонь.

— Принял, — ответил Седых.

— Принял, — повторил Кубаев.

Они расположились с обеих сторон заднего борта у хлопающего от сквозняка полога тента.

Сухой стук разлетевшегося шлагбаума они услышали через несколько секунд после занятия позиции для стрельбы. Тут же показались наполненные песком мешки и несколько человек, вскидывающие автоматы. Один разворачивал пулемёт в сторону удаляющейся машины.

«Винторез» и «вал» заработали одновременно.

Первым был убит пулемётчик, ткнувшийся лицом в мешки. Следом начали падать солдаты. От их бронежилетов летела пыль, имеющаяся в обмундировании даже зимой. Это было верным признаком попадания. Кроме того, солдат сносило с ног ударами мощных пуль, разрывающих ткань мешков, выбивающих фонтаны песка. В ответ не последовало ни единого выстрела.

Блокпост растворился в морозной дымке. Кубаев и Седых продолжали смотреть на вылетающую из-под колёс ленту дороги. По сторонам пошли разрушенные коттеджи одного из пригородных посёлков. Зрелище привычное и в то же время печальное: ни одного целого дома из когда-то красивых кирпичных особняков. Кругом разруха и запустение, даже ворон нет, не говоря уж о бездомных собаках и кошках, давно съеденных.

— Бек, заворачивай к той груде кирпичей, — сказал Янычар. — Бросим машину там, дальше пойдём пешком, рисковать больше нельзя, до города километров пять, от силы.

Под колёсами пошла неровная дорога. Вскоре машина замерла, диверсанты покинули её и, укрываясь за разбитыми коттеджами, двинулись по посёлку в сторону города.

Отсюда канонада слышалась уже отчётливее.

Приближался зимний вечер.

Ночь застала разведчиков на территории большого кладбища носящего название «Бадалык». Через дорогу напротив был населённый пункт с тем же названием, что и огромный погост. Посёлок превратился со временем из обычной деревеньки в коттеджный. Странным было это соседство — кладбище и респектабельное жильё, правда, лежащее в руинах, опустевшее. Чем руководствовались люди, строя здесь дома, не понятно, ведь из иных окон открывался не самый лучший, мягко говоря, вид. С другой стороны, к смерти нужно относиться философски — это единственное, чего не избежать ни одному человеку.

К каждому она придёт в назначенное время. Другое дело, когда придёт и как — вот самое главное. С годами начинаешь понимать, что просить у Бога нужно не жизненных благ, а лёгкой не страшной смерти. Без благ ещё можно как-то прожить, а вот от костлявой с косой никуда не деться. И лучше, если она со свистом махнёт литовкой сразу, чтоб не мучаться, не лежать прикованным к постели, изо дня в день годами ожидая избавления от немощного страдающего тела; не ждать в сырой темнице казни неминучей, содрогаясь при мысли, что скоро тело пронзит дикая боль от страшных инструментов заплечных дел мастера…

Мороз усилился. Высыпали бесчисленные звёзды.

— Небольшой привал, — произнёс, наконец, Янычар, останавливаясь. — На приём пищи полчаса и снова выдвигаемся.

Открыв ножами привычную тушёнку, устроили нехитрый ужин.

Неугомонный Седых с набитым ртом произнёс:

— А хотите анекдот?

— Ну, ты дал! — усмехнулся Бек. — Анекдот на кладбище!

— Так в тему, — не унимался Негатив, орудуя ножом.

— Валяй, если в тему, — согласился Янычар. — Только не оскорбляй память усопших.

— Не, про усопших там ни слова. Короче, — начал Седых, — ночь, кладбище, ну, типа, как щас.

— А-а! Я знаю! — сказал Бек.

— Знаешь, так молчи! — оборвал его Негатив. — Другие не знают. Короче. Идёт мужик по кладбищу, очкует конкретно. Слышит, где-то вдалеке крик: «Ой, бля!». Он, такой, чё делать? Раз, за памятник спрятался, стоит, вслушивается. Опять крик, уже ближе: «Ой, бля!» Мужик вообще перетрухал, смотрит, дубина лежит, подобрал, стоит за памятником, притаился, ждёт. Уже совсем близко: «Ой, бля!». Мужик смотрит, чувак какой-то на карачках ползёт. Мужик ему по хребтине дубиной — хуяк! А тот: «Ой, бля!»

Не прожевавший толком Янычар, как сидел, так и выплюнул всю тушёнку, полетевшую в снег: ф-р-р! Он повалился набок, сдерживая хохот. Бек, слышавший этот анекдот, сдержанно улыбался, а Кубаев сидел с непроницаемым лицом.

Когда Янычар отдышался, Кубаев сказал:

— Странные вы, русские. Как можно рассказывать анекдоты на кладбище, да ещё после потери Мамбы?

Янычар посмотрел на него пристально и ответил с расстановкой:

— Да, Куба, мы такие. Есть и другие русские, но мы — такие и теми другими уже не станем. А что касается Мамбы… Ты же не думаешь, что нам наплевать на его гибель? Уверен, не думаешь, иначе бы я это сразу понял. Да, Мамбы больше нет, а мы есть. И мы живые, со всеми недостатками и достоинствами.