Андрей Дай - Без Поводыря

На счастье, в Томске нашлось достаточно много людей, принявших известие о назначенной дате моей свадьбы, близко к сердцу. Честно говоря, к моему огромному удивлению — даже слишком много. Дамский комитет попечительства о тюрьмах — в полном составе. А это жены виднейших городских людей — чиновников, офицерства и купечества. Супруга непримиримого моего оппонента — Екатерина Ивановна Гилярова и хорошая приятельница Феодосия Цыбульская. Еще одна Екатерина — купчиха Исаева — дама со стальными глазами и силой воли такой мощи, что хватало и на ее саму и на мужа. Мария Васильевна Иващенко — жена нашего героического генерал–майора, разгромившего польских разбойников. Дама мягкая, я бы даже сказал — кроткая. И полковничиха Лидия Павловна Яхонтова. Единственная Елизавета — директриса Мариинской женской гимназии, мадам Фризель.

Женская часть свиты наместника во главе с гофмейстер–фрау, княгиней Юлией Федоровной Куракиной и при активнейшей поддержке камер–фрау Марии Петровны Флотов. Не ошибусь, если скажу, что и сама Великая княжна Мария Федоровна, посредством своих приближенных, могла оказывать влияние на процесс приготовлений.

К слову сказать — собственно лютеран среди этого, весьма разношерстного, «комитета» было совсем мало. Или, если быть точным — всего две. Причем, госпожа Фризель до замужества была православной, а мадам Флотов, хоть и родилась в лютеранской семье, но особенной набожностью не могла похвастаться.

По мне, так довольно было бы и указаний нашего пронырливого пастора. Съездили бы в кирху, потом посидели бы за столом, да и все. Но нет! Общество на это пойти не могло! Как же так?! Женитьба знаменитого на всю Сибирь Лерхе не может пройти так безнадежно скучно. Это должно было стать событием, если и не мирового, то уж регионального масштаба — точно! Это должно было стать чем‑то таким же значимым, как памятная встреча Великого князя Николая Александровича! Чтоб люди потом, много лет спустя, могли говорить: «а было это, почитай, годика этак через три опосля Лерховской свадьбы»!

Я, в принципе, не возражал. Приятно, конечно, что столь большое число людей озаботились мне помочь. Подозреваю, что дамы, таким образом, попросту боролись с провинциальной скукой. Но, по большому счету, было все равно. Главное, чтоб поменьше дергали меня лично…

Сложности, тем не менее, были. Гилярова, и Цыбульская с Исаевой были староверками, и имели свое представление о традициях и обычаях. Большинство составляли православные прихожанки, но у Гиляровой был пронзительный голос, за Цыбульской стояли мужнины миллионы, а у Кати Исаевой была очень тяжелая рука, которую она охотно пускала в дело. С другой стороны, русские немцы все‑таки придерживались традиций своей оставленной века назад Родины, и это нужно было учитывать.

Худо ли, бедно, но к середине ноября все было готово. Костюмы и платья пошиты, ордена и штиблеты начищены, гривы лошадей заплетены разноцветными лентами, а экипаж украшен бумажными венками. Медведи расчесаны и напоены водкой. Цыган не нашли, но эуштинские татары в национальных одеждах и горстка прижившихся в Томске китайцев внесли некоторый элемент экзотики.

Улицы в ночь на пятницу, день предшествующий венчанию, выметены особенно тщательно. А специально усиленные армейские патрули следили, чтоб «отдыхающие» после летних трудов золотоискатели не испортили наведенного благолепия. Утром, когда я отправился к Гороховскому особняку на «знакомство» с будущей супругой, меня у дверей усадьбы встретил хор мальчиков–гимназистов, пытающихся распевать псалмы на немецком. Я был этим приветствием так ошарашен, что полощущиеся на ветру имперские флаги и еловые венки на фонарных столбах, уже не казались чем‑то из рада вон выходящим.

— Однако Герман, вас здесь любят, — поправляя ус, крякнул Володя Барятинский, волей дамского комитета назначенный товарищем жениха.

— Неожиданно, — только и смог выговорить я., разглядев на облучке кареты, наряженного в дорогущий, из английского сукна, костюм Гинтара с вожжами в руках. А когда вперед процессии, отправляющейся «за невестой» вышел городской голова Дмитрий Иванович Тецков с пендештоком — специальным свадебным посохом в руках и в компании с пьяно шатающейся медведицей, у меня появилось ощущение, что это все сон. Нужно только проснуться, и этот цирк исчезнет…

— Ист майн штокнайн перетин, — орал, читая по бумажке богатей, сотрясая посохом, как дубиной. — Верт ферфмуцих езен вайрс ферт, сучьи дети!

Фраза должна была значить, что‑то вроде: «обвяжите мою палку, или я вам сломаю печку!» Уж и не знаю, готов ли был Тецков на самом деле выполнить свои угрозы. Комплекция и «вооружение» позволяли. Но старую керамическую посуду из домов, мимо которых мы проезжали, выносили исправно, и за это людям позволялось добавить цветную ленту к посоху. Не мудрено, что уже через пару кварталов, пендешток стал похож елку в представлении сюрреалиста.

Наконец, процесс вымогательства кончился. Мы прибыли к ступеням крыльца Гороховского особняка. Здесь зевак оттеснили конногвардейцы, за что я был им безмерно благодарен — от воплей и здравниц уже звенело в ушах. Но не тут‑то было! Кавалеристы, все как один вынув сабли из ножен, вскинули оружие вверх и гаркнули троекратное «ура»! Потом их командир поднес на серебряном разносе три стаканчика хлебного вина — себе, Володе и Тецкову. Мне досталась только улыбка от уха до уха и свойское подмигивание — мол, давай не подведи нас, приятель!

Большой зал особняка встретил нас пустыми столами и расставленными там и сям большими пустыми же корзинами. Слуги проводили нас по местам, заиграла музыка — что‑то легкое, почти танцевальное. Но уж никак не похоронный вальс Мендельсона. Долгая, прямо‑таки — театральная пауза, и наконец, под руку с отцом, вышла Наденька Якобсон.

Нас с невестой усадили в середине длиннющего стола, но, как выяснилось — не на долго. Почему‑то под марш лейб–гвардии Преображенского полка, в зал вошли цесаревич с Великой княгиней. Подразумевалось, что именно мы с Наденькой главные на этом празднике жизни, но не встать при появлении членов императорской семьи, ни кто из присутствующих не мог себе позволить.

Наконец, Николай с Дагмар уселись на специально для них отведенном месте, и началось то действо, что так любимо обрусевшими немцами — гостям было позволено похвастаться подарками.

Первым, согласно составленному дамским комитетом регламенту, от моего имени взял слово городской голова. Дмитрий Иванович долго расписывал, какой я весь из себя молодец, и как много хорошего сделал для губернии и всей западной Сибири. Слушали его внимательно. Иногда, словно адвокату на судебном заседании, Тецкову даже задавали дополнительные вопросы. Будто бы от ответов моего представителя вообще могло что‑то измениться. Словно бы набившееся в зал собраний общество могло своей волей отменить сговоренную отцами много лет назад свадьбу.