Сергей Щепетов - След кроманьонца

Потея от напряжения, Вар-ка все сильнее сомневался, нужны ли ему эти оттенки и тонкости чужой жизни. Он же волен отгородиться — не ощущать, не чувствовать, не слышать. В конце концов, он может просто встать и уйти! Тут явно заваривается нечто очень серьезное, но ему-то какое дело? Хотя, с другой стороны, он вмешался в чужую историю, за ним тысячи спасенных жизней и… тысячи трупов.

— …будет новый Закон для нового народа! Единый закон для пашущих землю, пасущих скот, для торгующих и льющих металлы! Но прежде никто, слышишь, никто не будет обделен гневом Бога отцов наших! Потому что каждый — брата своего, каждый — друга своего, каждый — ближнего своего!

— Я не понимаю тебя, Сеймов!

— А я не понимаю, почему ты пришел один? Почему?! Кто понесет Священные Плиты?! Господь наш всесильный, помоги, укрепи волю мою…

Сеймов закрыл лицо руками и стал бормотать молитву, покачиваясь из стороны в сторону. Через пару минут Ученик коснулся его одежды:

— Смотри, смотри, Сеймон!

Вождь вздрогнул и резко повернулся: на дорожке, ведущей к жертвеннику, стоял раб. Да-да, живой раб: немолодой, покрытый шрамами, но явно выносливый и сильный — то, что нужно!

— Это ты привел раба?

— Я?! М-м-м… Это, наверное, Первый прислал его!

— Да, на него похоже: прислать раба, а самому остаться внизу! Ладно, пора идти. День, великий день нового Закона и искупления в разгаре!

— О каком новом Законе ты говоришь, Сеймон? Ведь он один, и не может быть другого!

— Замолчи, наконец! Бери Плиты и иди! Да свершится воля Его!

Вар-ка почти пожалел, что так удачно угадал и одежду, и позу раба — Священные Плиты представляли собой довольно массивные отливки из желтого металла, покрытые письменами. Оставалось надеяться, что это не золото, а начищенная медь, и что тащить ему придется только одну, а не обе сразу.

Вначале ему показалось, что надежда сбылась полностью: плита весила не больше тридцати килограммов, и вторую взвалил на плечи Ученик. Однако уже на середине склона Вар-ка начал всерьез подозревать, что отливка все-таки из золота, которое гораздо тяжелее, чем медь или бронза. Жара усиливалась с каждой минутой, плита набирала вес, а острых камней на тропе почему-то становилось все больше и больше. Сеймон же шел впереди налегке и перекуров устраивать не собирался…

Внизу народного предводителя, кажется, давно ждали: в конце склона на возвышении для него был поставлен роскошный шатер, размером чуть меньше двадцатиместной армейской палатки из мира Николая. Вокруг суетилась масса народа, но Сеймон проследовал внутрь, ни на кого не глядя и не отвечая на бурные приветствия. Ученик сгрузил плиту у входа и вошел за ним следом. Вар-ка с огромным облегчением уложил рядом вторую плиту, но проникнуть в шатер не решился — рабу это, наверное, не по чину. Пока он размазывал пот по лицу и пытался размять спину, его буквально затолкали: туда-сюда деловито сновали какие-то люди — мужчины и женщины, полуголые или в разноцветных тряпках, с пустыми руками или с какой-то посудой. Варка это быстро надоело, и он остановил женщину с кувшином. Скорее всего, она просто оторопела от его наглости, так как кувшин отдала без сопротивления, а потом смотрела, как он пьет, пуча глаза от удивления. Разбираться было бесполезно: то ли он не так попросил, то ли не у той; то ли эта вода предназначалась кому-то другому, или, может быть, она вообще не для питья; или его, Вар-ка, тут не знают, или это неважно, но он не так стоит и не так смотрит; или на нем чего-то нет, или, наоборот, что-то лишнее — да все, что угодно!

Пока Вар-ка озирался, высматривая в окрестностях то, без чего люди обычно обходиться не могут, из шатра звучал голос Сеймона:

— Пусть соберутся все, кто считает себя принадлежащим Единому Богу! Пусть придут крепкие в вере из пасущих и сеющих, из кующих и торгующих, приведи верных от Мибедара, Халаша и Клабы, от Осавы и Мирава — от всех племен и кланов, дабы никто не сказал, что те или эти не испили от чаши гнева Его!

Что говорил, точнее, что спрашивал собеседник, Вар-ка не разобрал, зато хорошо расслышал ответ Сеймона:

— Приведи от каждых оружных и сильных!

Находиться в людской толкотне и хаосе чужих эмоций Вар-ка больше не мог и стал боком-боком продвигаться в сторону недалеких зарослей, которые, кажется, использовались здесь в качестве общественного туалета. Только в «туалет» он не пошел, а подался на склон и стал искать себе место — чтобы не слишком близко, с хорошим обзором и без людей.

Сеймон говорил долго и страстно. Слов отсюда, конечно, было не разобрать, но его эмоционально-энергетический посыл, казалось, легко пробивает плотный праздничный фон огромного людского стойбища. Толпа перед ним — три-четыре сотни мужчин — явно откликалась, входила в резонанс. Все явственнее, все ярче ощущал Вар-ка исходящие от нее «волны». Сеймона сменил человек в широких и ярких одеждах. Он тоже говорил, время от времени поднимая руки, а толпа что-то отвечала, потом вновь вперед вышел Сеймон…

Вар-ка казалось, что в его жизни уже была похожая ситуация, только он все никак не мог вспомнить.

А когда вспомнил, ему стало плохо. Собственно, и раньше-то хорошо не было, но теперь… Один и многие: обмен то ли энергией, то ли эмоциями — гипноз, внушение, биоэнергетика, индуцирование пассионарности, колдовство — да черт его знает что! Но, много миров и много жизней назад, ИМЕННО ТАК он, Вар-ка, готовил к атаке Речных воинов! Что же тут происходит?!

А толпа мужчин внизу в исступлении скандировала:

— Каждый — брата своего!! Каждый — друга своего!! Каждый — ближнего своего!!!

Густая, плотная волна чужого неистовства накатила, налегла с такой силой, что Вар-ка заметался, пытаясь уклониться, выскользнуть, вынырнуть из-под нее. Сквозь дикий, противоестественный замес чужого ликования и боли, черной бездны вины и света радости грядущего прощения к нему просочилось, протолкалось понимание слов, что кричали внизу. И еще одно — может быть, он понял это даже чуть раньше: немедленно уходить! Нужно немедленно уходить и никогда больше не возвращаться в эту реальность!

До белесой полупрозрачной дымки оставалось меньше ста метров почти голого склона, когда Вар-ка остановился, бросил на камни рюкзак и… побежал вниз.

Без мыслей, с пустой до звона головой он бежал туда, где редкая цепь людей с мечами, ножами, палками в руках уже подходила к крайним шатрам и палаткам…

«Каждый — брата своего, каждый — друга своего, каждый — ближнего своего…»

И было утро. Злое, дымное утро великого плача.

Вар-ка брел через огромное стойбище народа иревов. Он обходил потухшие костры и группы людей, изнуренных горем: кто-то пытался переодеть мертвого в чистые одежды, кто-то просто лежал, уронив голову на остывшую грудь отца, матери, сына…