Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 2)

– За что?

– Не знаю!

Пистолет опустился еще ниже

– Клянусь Аллахом, не знаю!

Митяй спустил курок, пистолет рявкнул одиночным – и татарин рухнул на пол, с воем зажимая простреленную ногу.

– Живи и помни – сказал Митяй фразу, которую услышал на просмотре голливудского синематографа – живи и помни…

На улице – они только и увидели, что красные фонари машины исчезающей – за поворотом. Водила просек, что к чему – и вдарил по газам…

– Ну, чего? – Володя явно чувствовал себя не в своей тарелке, ерзал. Длинный, тяжелый ружейный обрез держал за полой плаща

Митяй огляделся – адреналин уже схлынул отчасти, но его все равно "перло". Нет большего счастья, когда ты остался в живых, а твой враг – нет и валяется у тебя под ногами.

Пистолет – автомат оттягивал руку

– Двинули за хабаром… – решил за обоих Митяй – возьмем самое ценное, рыжье, камушки. Разломим, потом сдриснем из города. Схлынет – вернемся.

Он решительно шагнул в темноту одесских ночных улиц. Володя, поколебавшись, последовал за ним…

Одесские катакомбы – существовали с самого основания города. Еще турки, державшие здесь сильную приморскую крепость – копали меловые холмы, используя мягкий камень – песчаник для строительства внутренних строений. Когда русские, одним из командиров которых был адмирал Жозеф Иванович Дерибас, взяли крепость, снесли ее и задумали строить город – песчанник тоже пригодился, тем более что его добыча была налажена. Адмирал Дерибас – и стал основателем Одессы.

Затем, катакомбы стали приспосабливать и для других целей. Изначально – Одесса развивалась как вольный город, порто-франко, город мира, такой же, как ганзейские купеческие города. Количество преступников и контрабандистов здесь быстро превзошло все разумные пределы: впрочем, в Одессе боролись с преступностью быстро и жестко, чаще всего – сами же авторитеты. Катакомбы под городом – стали использовать в самых разных целях. Купцы – для хранения товара: как удобно, дом, а под домом – совершенно ничьи склады, причем громадные, складируй сколько хочешь. Контрабандисты для транспортировки товара мимо таможни – норы уходили к Пересыпи и дальше. Преступники – для итого, чтобы скрываться от полиции. В старом городе получилось так, что едва ли не каждый дом – имеет выход в подземные катакомбы. Об этом знают все, равно как и о том, что внизу есть самая разная публика и лучше туда не соваться.

Это не относится к тем, у кого четыре ствола на двоих…

Это был тот дворик, в котором вырос Митяй. Нет, не там где он родился и жил, тот был на соседей улице. Здесь, в трущобах – жил старый, спивающийся и безобидный артист дядя Коля Робинзон, который любил рассказывать, что в молодости – его изволили пригласить выступить для Их Императорских Величеств. Так это или нет – никто не знал, но сейчас – он медленно доживал свой век, никому особо не нужный, и чтобы скоротать время – учил стайку пацанов, которых отобрал сам разным фокусам. И цирковым и вовсе даже не цирковым. Никто не знал, как и почему он отбирал себе учеников – он никогда не брал с них денег, и только иногда – они приносили ему что-то из еды, денег он не брал. Но с ним было интересно…

Обычный, старый одесский дворик. Узкий, украшенный как невеста гирляндами сушащегося белья. Свой, как и все здесь, родной до последнего кота…

Митяй остановился. Принюхался, прислушался, держа руку на рукояти автоматического пистолета. Если кто тут и есть – он выдаст себя. Не может не выдать, просто не может. И тогда – двадцать с лишком патронов найдут свои цели…

Но ничего не было. Только кроваво-красная, предвещающая грозу, смотрела с неба луна. Да прошмыгнул, почти незаметный в темноте ободранный серый кот. Охотится…

– Двинули!

Для опытного вора – вскрыть замок на подвале, обычный замок – дело даже не пяти минут, а минуты, дело, даже оскорбляющее его профессионализм. Митька, обычным, сплющенным на конце гвоздем и куском проволоки – справился за пятьдесят одну секунду, на слух. Придержал, чтобы не стукнула массивная железная дужка.

В подвале было сухо, пахло каким-то тряпьем и рыбой – обычный запах для Одессы. Рыбой не гнилой – а сухой, соленой. Они прошли, точнее – пробрались назад, с трудом отодвинули здоровенный ящик – сундук, какой был во времена оные у каждого моряка. Ногами расшвыряли песок, чтобы добраться до люка. Митяй осторожно открыл люк, прилаженный здесь безвестными умельцами. Света у них не было – никакого, но переход по ночной Одессе адаптировал их глаза к полутьме – и здесь, в подземном лабиринте они не заблудятся. Тем более что он узкий, а где сворачивать – любой из них помнит.

В конце концов, здесь лежат ценности на мильен, не меньше. Даже если сдавать Дурному, который свой гешефт тоже снимет. Одни картины… впрочем, картины то они как раз оставят здесь, продавать их опасно, засекут и поминай как звали. А вот рыжье и камушки – сейчас заберут, рыжье оно и есть рыжье. Его и переплавить можно, если совсем припрет…

На свет – они свернули в проулок, отходящий от основного, магистрального ствола. Сзади – нервно сопел Володя, шаркая ногами. Дышалось тяжело, но крыс не было. Крысам здесь нечем питаться…

Рядом со своими богатствами – они запрятали фонарик. Так, на всякий случай – сам фонарик копеечный, а пригодится может. Митяй нащупал толстый, жестяной цилиндрик, включил его – как раз для того, чтобы увидеть, что ничего нет, никакого богатства, которое они плотно упаковали в несколько тюков, обмотанных промышленной, толстой бумагой. Повернулся – как раз для того, чтобы увидеть направленное на него ружье.

– Так вот чего… – сказал Митяй – ты, оказывается крыса…

Крыса – то есть ворующий у своих. На любой крытке за это задавят, казнь для крысы особенная – суют головой в парашу и держат, пока не захлебнется. Блатной мир построен на воровстве – но нетерпим к тем, кто ворует у своих. Обвинение в крысятничестве – самое тяжкое, услышав такое блатной хватается за нож.

– Я не крыса! – истерически выкрикнул Володя. Выросший в крайне неблагополучной семье, он был дерганым, нервным и истеричным. Чуть что – рвал рубаху на груди, мог руку порезать… или кого другого порезать. Вечно на нервах.

– А кто ты есть после этого?

– Это вернуть надо было! Не по нам кусок!

– Честному вору все впору – не согласился Митяй

– Это вернуть надо было! Мойша Толстый сказал: кто вернет, тот жив останется!

Ага… Вот и разгадка. Останется жив, если убьет подельника.

– Так ты еще и с…а.

…

– Ружье заряди…

Володя, который к оружию особого пристрастия не имел, и ничего сложнее обреза в руках не держал – машинально скосил глаза на ружейный обрез: он был незнакомым, перезаряжался движущимся цевьем. Один за другим – грохнули три пистолетных выстрела…