Владимир Свержин - Лицо отмщения

— Не богохульствуй!

— Да упаси меня Бог! Я лишь толкую о том, что, покуда съедутся рыцари, покуда вы сокрушите их всех, наша добрая императрица уже будет рыдать, вспоминая вас, где-то в Лондоне, или уж как там называется их столица.

— Да, пожалуй, ты прав. Ну так что, что же мне делать?

— Ах, мой принц, что вам делать? — Гринрой поставил кубок и вновь облизал пальцы. — Я бы на вашем месте попробовал пулярку, как я ее пробую на своем…

— Да что ты все о еде?

— Да, кстати, о еде. Рассказывают, что почтеннейший батюшка императора Карла Великого в этих самых местах совершил преотменный рыцарский подвиг. Тут прежде, говорят, обитало чудовище с львиной мордой и длинным отравленным хвостом. Это порождение адской бездны постоянно требовало себе девиц, насколько я могу догадаться, с целью их поедания. И вот этот самый батюшка отыскал логово этого, ну, вы понимаете кого, и, обнажив свой меч, немедленно доказал ему, что он — не девица.

— Кто?!

— Оба. Но победил все же папенька Карла Великого. Правда, вероятно, ему тоже досталось, ибо, как сказывают, отделив хвост от головы, он со злости зашвырнул его в реку. С тех пор в ней такая тухлая вода.

— Ну и к чему ты мне это рассказал?

— К подвигам, к чудовищам, к девицам… Да к хорошему аппетиту, черт возьми!

— Прекрати чер… Ты что же, хочешь сказать, что мне следует спасти девицу от чудовища?

— Я хочу сказать, что, если вы сейчас не отведаете пулярку, вам останется только слушать мои рассказы о том, насколько она была вкусной.

Он лежал на песке, вцепившись намертво руками в какую-то снасть, все не решаясь отпустить ее и не веря в спасение. Когда во время крушения дромона он вдруг увидел падающую сверху рею, то понял, что его последний миг настал, и все же выставил руки, надеясь уберечься от страшного удара. Что было дальше, он помнил смутно — волны, волны, волны. Он то и дело задирал голову, чтобы оказаться выше мутной зеленой жижи и вдохнуть необычайно сладкого в этот миг воздуха. Но волны не кончались и не кончались, а силы, как он вдруг с ужасом осознал, были на исходе. В какой-то миг он потерял сознание и соскользнул с мокрого бревна, только и успев намертво вцепиться в порванную снасть. Холодная вода привела его в чувство, но сил вновь забраться на спасительный обломок уже не было. И все же провидение было на его стороне. В очередной раз теряя сознание, он почувствовал, что вода едва закрывает плечи, а затем в бурунах прибоя показался берег. Теперь он лежал, не в силах надышаться и все еще не веря в чудесное спасение.

— О, погляди, — услышал он где-то неподалеку, — еще одного выкинуло.

— Точно, — вторил ему другой голос, — глянь-ка, экий доспех дорогущий! Видать, кто-то из знатных.

— Вот же повезло!

— Проверить надо, может, и кошель при нем имеется.

— Да тут один доспех чего стоит!

Он открыл глаза и сквозь муть угасающего сознания прохрипел:

— Я — Михаил Аргир.

Смиренный монах-василианин, потупив очи, брел по аллее дворцового сада, шепча на ходу слова молитвы, а заодно обдумывая полученную с базы информацию. Итак, Владимир Мономах замыслил дело прежде небывалое. Поход новгородского князя Мстислава Владимировича в Британию, несомненно, затея более чем рискованная, хотя, надо сказать, момент выбран очень удачно. Генрих Боклерк только что подавил очередной мятеж, стало быть, вновь собрать войско ему будет непросто. Смерть наследника лишает его тыла, да и овдовевшая Матильда — совсем не то же самое, что полновластная императрица.

Плюс к тому король Франции, который с радостью поддержит любого, будь то сарацины или, скажем, шотландцы, лишь бы они попытались свернуть голову нормандскому выскочке. Теперь еще, как сообщает база, шведский король желает сказать веское слово на ухо английскому собрату, а еще лучше, его отрубленной голове.

Да, похоже, у Генриха в ближайшее время возникнут немалые трудности. Но вот что интересно. Столь подробное знание европейских политических реалий и точный анализ ситуации — это личное наитие самого Владимира Мономаха или же мудрый совет той самой загадочной головы Мимира? Второе вероятнее, и все же пока нет достоверных указаний на то, что у Великого князя Киевского искомый артефакт вообще имеется.

Приходится констатировать, что в принципе ничего сколь-нибудь невероятного не происходит. Да, в известных нам мирах Мстислав в Британию не ходил, но, что и говорить, его права на английский трон почти невозможно оспорить. Уж во всяком случае, они не меньше, чем у Боклерка.

Джордж Баренс шел, автоматически убирая тянущиеся поперек аллейки ветви с налитыми сладкими, на его вкус, пожалуй, даже приторными красными ягодами. Пока все его выводы — лишь домыслы. Аргументированные, и все же домыслы. А оперативникам необходима четкая, пусть даже невыполнимая задача. Как ее выполнить — это уже их забота. Но вот искомой четкости как раз и нет. И что делать с этаким аморфным предположением — увы, неясно. С Вальдаром попроще, его внутренняя дисциплина близка к совершенству. Он готов ждать хоть вечность, чтоб нанести короткий неотразимый удар.

Лис… Если бы он не был столь ловким удачливым оперативником, вряд ли даже заступничество двадцать третьего герцога Бедфордского смогло бы удержать руководство от увольнения этого балабола. Многие считают его абсолютно несносным, полагая, что каким-то непостижимым образом ему просто чертовски везет. Однако не так давно Зеф Рассел поместил в ежегодном вестнике Института пространную статью с таким названием: «Интуитивно-ассоциативный стиль поиска решений в условиях недостатка времени и информации. Из опыта оперативной работы», после чего акции Лиса резко пошли вверх.

И все же оставлять его без дела — крайне неосторожно. Одному Богу известно, что может взбрести в эту бесшабашную голову.

— Мир тебе, брат мой.

Георгий Варнац поднял глаза и наткнулся взглядом на священнослужителя, по виду еще более смиренного, нежели он сам.

— Имею ли я радость говорить с достойнейшим братом Георгием, прибывшим нынче из Константинополя?

— Да, это я, любезный брат.

— Я счастлив тебя приветствовать в Херсонесе, — негромко произнес незнакомец. — Меня зовут брат Гервасий. Я давно жду твоего прибытия.

— Давно? — Джордж Баренс вскинул брови.

— Третий день, если быть точным. — Не углубляясь в объяснения, собеседник достал из рукава свиток с красной восковой печатью. — Полагаю, тебе не надо объяснять, что это, почтенный брат.

Георгий Варнац принял из рук «первого встречного» пергамент, взглянул на текст, на печать, кивнул и вернул свиток благочестивому мниху.