Владимир Свержин - Внутренняя линия

— Храни меня, матерь божья и святые угодники, — скорее по усвоенной с детства привычке, чем с упованием, пробормотал Петр Федорович и, подтянувшись, ящерицей юркнул в угольный тендер. Еще минута, и паровоз взвыл на прощание и тронулся в сторону Москвы. — Вот же ж незадача, — сплюнул бывший краском. — Куда ж я теперь еду? В гости к этой генеральше, будь она неладна?

Ему вдруг стало неловко, стыдно за свои мысли.

«Они-то там как, бедолашные? Хоть сели? Или же это я один теперь в Москву путешествую?»

Згурский приоткрыл дверцу автомобиля. Лицо приближавшегося александрийского гусара выражало откровенную радость.

— Все идет отлично, Владимир Игнатьевич! В одиннадцать утра поезд из Москвы прибывает на пражский вокзал. Там генерала Брусилова встречают Томаш Масарек и чины Генерального штаба Чехии. С вокзала Алексея Алексеевича везут в отель «Прага Империал» — там ему уже заказан президентский номер. Все расходы по пребыванию Брусилова в стране правительство Чехии взяло на себя. В отеле генерал будет примерно в одиннадцать сорок, далее предполагается, что полтора-два часа он отдохнет, в четыре назначен официальный прием в ратуше. А в три я добился, чтобы в программу пребывания Брусилова внесли встречу с соратниками.

— Славно, славно, — кивнул Згурский. — Во что это обошлось?

— Триста крон делопроизводителю, пятьдесят крон — привратнику, и новый мотоцикл для секретаря помощника начальника президентской канцелярии.

— Что ж, будем надеяться, оно того стоит.

— Какие будут дальнейшие распоряжения? — вытянулся Комаровский.

— Поедем к «Книжной арке», заберем Спешнева. Я хочу прибыть на вокзал до того, как начнутся официальные торжества. Следует провести рекогносцировку.

— Разрешите вопрос?

— Разрешаю.

— А Спешнев на вокзале для чего?

— Евгений Александрович, в прежние времена Брусилов и Спешнев приятельствовали. Сейчас Николай Александрович готов Брусилова удавить голыми руками. Но, по сути, он борется не с Алексеем Алексеевичем, а с собственным представлением о нем. Хочу посмотреть в глаза Спешнева, когда тот увидит старого друга. Не хватало еще, чтобы он устроил выяснение отношений в самый неподходящий момент.

— Да, — подтвердил Комаровский, заводя мотор, — радостью он не пылал.

Генерал Спешнев с трудом скрыл досаду, увидев приближающихся к лавке представителей «Внутренней линии». Приветственный адрес Брусилову был составлен в самых общих выражениях, но даже и в таком виде из полутора с лишним тысяч участников Луцкого наступления свои подписи согласились поставить от силы полтора десятка чинов.

Згурский прочитал дежурные поздравления, протянутые ему в кожаной папке и, недовольно поморщившись, закрыл ее.

— Я приглашаю вас, Николай Александрович, съездить со мной на вокзал.

— Мне прежде уже доводилось видеть прибытие поезда. Празднества же в честь большевистского иуды я не считаю достойным поводом, чтобы отвлекаться от работы.

— И все же я должен настоять на своем предложении. Торговли все равно не будет — весь город сегодня только и живет приездом великого русского полководца.

— Дерьмо, — прошептал Спешнев.

— Воздержитесь от подобных высказываний. Вы — не командир французской старой гвардии при Ватерлоо. Я оплачу ваш сегодняшний дневной отпуск. Едемте!

— Чествовать предателя! Какой позор! — закрывая на замок магазин, пробурчал генерал Спешнев.

— Николай Александрович, отрешитесь от тона листовок времен прохода Деникина на Москву. Брусилов спас тысячи офицеров.

— Брусилов поставил под ружье против нас тысячи офицеров. А потом в Крыму другие тысячи, поверив очередному воззванию славного генерала, сложили оружие перед красными и были уничтожены. Хорошо еще, если просто расстреляны, а то ведь…

— Я знаю, Николай Александрович.

— Вы знаете, а я это своими глазами видел!

— И все же… Не Брусилов развалил империю. Он оставался честным офицером вплоть до той поры, когда император, явив миру преступное малодушие, отрекся от престола, тем самым предав свой народ, свою воюющую армию. Николай II обрушил лавину, унесшую сотни тысяч, миллионы жизней и куда более того жизней изувечившую. Стоит ли винить в том, что произошло, Брусилова? Он не был властью в государстве, властью, своей бездарной слабостью попустительствующей разгулу стихии. Что нового несли в своих ранцах большевики? Величие державы? Экономическую мощь? Спокойствие для всех и каждого? Ни в малой степени! Они несли затасканную до дыр якобинскую ложь свободы, равенства, братства. Чтобы обойти очевидную истину, что самою волей Создателя человек не равен человеку, они упразднили Бога. Чтобы вбить в головы народам, насколько они свободны, большевистские вожди строят едва ли не самую жестокую полицейскую диктатуру. Каким жандармам, когда снился подобный размах в казнях и репрессиях? Забавно читать, когда их вождь — этот скороспелый присяжный поверенный, Ульянов — утверждает в своей работе, что там, где есть свобода, нет государства, и где есть государство — нет свободы. Построить тюрьму, чтобы даровать свободу? Согласитесь, в этом что-то есть!

— К чему вы мне все это рассказываете, Владимир Игнатьевич?

— К тому, что роковое для нашей Родины и мира время требует особого суда. Как бы ни хотелось нам применять к нему привычные нормы, уже не выйдет. Если мы сейчас не поймем столь очевидной истины — будем наступать вновь и вновь на одни и те же грабли, как в четырнадцатом, когда шли густыми цепями на пулеметы. Брусилов стал на сторону большевиков — непреложный и прискорбный факт. Но вы, как человек, знавший Алексея Алексеевича лично, можете ли без колебаний и зазрения совести утверждать, что этот боевой генерал, этот храбрый офицер — трус и подлец?

— Нет, я такого не говорил, — немного помолчав, выдавил Спешнев.

— А раз так, есть веские основания полагать, что Брусилова толкнули на этот шаг весьма серьезные обстоятельства, о коих мы не знаем, или же, быть может, холодный и трезвый расчет.

— Вы предполагаете…

— Я допускаю.

Автомобиль графа Комаровского затормозил у полицейского оцепления. Добродушного вида усач с нашивками вахмистра принялся дотошно изучать документы господ, желающих проникнуть за оцепление. Прочитав имена, он что-то крикнул подчинённому, стоявшему у будки телефона.

— Уважаемый, мы спешим, — обратился к блюстителю порядка граф Комаровский.

— У меня не было приказа вас пропускать, господа.

— Но у нас назначена встреча!

— Вы уж не обижайтесь, но мне о том ничего не ведомо. Вот если лейтенант прикажет.

Згурский щелкнул крышкой часов — стрелка неумолимо ползла по циферблату, указывая на без двух минут одиннадцать. Ответ последовал минут через пять: