Владимир Свержин - Внутренняя линия

Татьяна Михайловна улыбнулась неожиданно для себя самой — почему-то именно сейчас ей было очень спокойно. Будто собиралась она прогуляться ранним утром по любимому расторопинскому саду.

Они шли по дороге, радуясь обрывкам утреннего тумана. Как и заверил Судаков, грузовик стоял у обочины. Рядом, с карабином на изготовку, подозрительно оглядывая ближайшие кусты, караулил молоденький красноармеец. Он не сразу заметил идущую по шоссе пару. Как только солдат повернулся, Татьяна Михайловна подняла укрывавший ее плечи платок и развернула его, словно желая повязать на голову.

— А ну, тетка, не балуй. Не сучи руками! — прикрикнул Судаков. — Давай вон, ладони на затылок!

— Стой! Кто идет? — переполошился боец.

— Да уж дошли! Спать меньше надо!

— Что, неужто взяли?

— Вот мастак ты глупые вопросы задавать! Сам, что ль, не видишь? Иди лучше помоги этого тянуть!

— Сам, что ли, не дойдет?

— Что ли — не дойдет… Когда брали, прикладом по башке двинули, так он сейчас мешок мешком. А там, у поваленного дерева подъемчик — вдвоем этого кабаняру не затащить! Давай бегом! — Судаков сделал еще шаг, скрываясь за кузовом.

— А ты сам вроде не из наших.

— Ага! Генерал Врангель — моя фамилия! Мы со стороны Расторопино идем. Чтоб как ладонями схлопнуть — бац, и бежать некуда.

— А-а, — боец закинул оружие за спину. — Так я тогда — одна нога тут, другая там!

— А третьей — шевели к своим, да скажи, что можно возвращаться!

Красноармеец бегом устремился в указанном направлении. Едва он скрылся из виду, как Судаков оказался в кабине, и холодноватый ствол револьвера уперся в лоб водителя:

— Заводи мотор.

— Так, а…

— Быстро! Татьяна Михайловна, лезьте скорее!

Машина взревела и, прочихавшись, рванула с места.

— Все равно вам не уйти! — вцепившись в баранку, как тонущий в спасательный круг, бросил шофер.

— А кто его знает, как его будет. Пароль и отзыв.

— Не скажу!

— Голуба, я и сам авто водить умею. Выбирай: поможешь выбраться — жив останешься, потом наплетешь, как я тебя связал, рот заткнул и без тебя уехал. А нет — извиняй, хлопну тебя, как жука навозного.

— Пароль «Вологда», отзыв «Рязань».

— Вот и молодец. Что там у нас впереди?

— На въезде в город застава.

— Значит, так. У заставы тормозишь, я уж как-нибудь скрючусь, а ты скажешь, что Згурскую взяли, и теперь ты ее доставляешь на Лубянку, аллюром три креста.

— А дальше?

— Ну, если все будет хорошо, то едешь ты в сторону этой самой Лубянки, покуда тебе уважаемая Татьяна Михайловна не прикажет остановиться. Все понял?

— Все.

— Тогда, паря, не делай глупостей. Стреляю я отменно, а наган, сам знаешь, осечек не дает.

Пожилой садовник почтительно склонил голову, отмечая приближение хозяина завода:

— Бонжур, мон женераль!

Помощники садовника — гренадерского роста и выправки, на мгновение оставив работу, вытянулись в струнку, приветствуя командира.

— Добрый день! Вольно, — негромко, но очень четко произнес Згурский и мерным шагом двинулся мимо украшенной благоухающими цветами зеленой изгороди.

Садовник был одним из немногих, кто остался здесь работать при «новой власти». Пейзажный парк, тянувшийся от самого заводоуправления на четверть лье, являл собою настоящий образец изысканного вкуса. Парк насадили еще полвека назад, и едва ли не половину этого срока садовник ухаживал за кустами роз, клумбами, боскетами и посыпанными мелким гравием аллеями. Новый хозяин платил хорошо и исправно, но, к глубокому неудовольствию садовника, казалось, не замечал окружавшей его красоты.

Генерал Згурский шел по аллее, углубленный в размышления, пытаясь найти разгадку «брусиловского ребуса», как окрестил он для себя это дело. Суждение Варравы, четкое и однозначное, звучало: «Слишком хорошо, чтобы быть правдой». Великий князь Николай Николаевич, кажется, с радостью готов был переложить на «чудом спасшегося» племянника непростое бремя — стать знаменем борьбы с большевизмом. Как ни грустно, но с его высочеством все понятно — он попросту устал от всего этого и, когда бы мог, жил бы себе частным лицом. Кутепов рвется в бой, уже формирует армию вторжения в белорусских лесах.

Но что, если все это — грандиозная провокация красных?

Владимир Игнатьевич прищурился от яркого солнца.

«А если нет? Мучительное чувство — быть ответственным за судьбу Отечества. Но когда боишься принимать на себя такую ответственность, то погоны лучше не надевать. Выходит одно — надо идти. Надо рисковать, совать голову в пасть льву, чтобы, если будет на то господня воля, выиграть битву, равной которой еще не знала Россия».

Ему вспомнилась история почти четвертьвековой давности. Тогда, после окончания николаевской Академии Генерального штаба, он только-только прибыл в Благовещенск в формируемый Восточно-Сибирский стрелковый полк.

— Эк вы, голубчик, вырядились, — глядя на парадную форму капитана-генштабиста, покачал головой командир стрелков. — Здесь так не ходят. В этом наряде хунхузы из вас за пять минут посылку маме с папой сделают.

— Шалят? — поинтересовался Згурский.

— Озорничают, — хмуро ответил сибирец. — Войны не миновать. С той стороны Амура что ни день, то вылазки. А у нас пшик: горстка казаков, полк вон еще — одно название, да городское ополчение. Если всерьез полезут, боюсь, не удержим город.

— Следовало бы провести разведку, — горячо заявил молодой капитан. — Выяснить расположение, численность и планы врага.

— Экие вы, штабные, быстрые! Разведку провести… Как же вы ее проводить намереваетесь? Когда с этой стороны Амура китайцев тьма-тьмущая, а с той стороны — ни одного европейского лица не сыщешь.

— Разрешите провести, ваше высокоблагородие? — вытянулся Згурский.

— В герои рвешься или смерти ищешь? — подозрительно глянул на него командир полка. — Я почитал. Аттестация у тебя отменная, из лейб-егерей, Академия с отличием. И вдруг на́ тебе — Благовещенск. Проигрался? Хотя нет — от злой любви в нашу глушь сбежал?

— Ни то, ни другое. Так что ж, разрешите?

— Ох, смотри. Голова-то на шее одна. Но разведка и впрямь нужна.

— У меня план есть…

План у Владимира Игнатьевича действительно имелся. Он возник примерно за час до прибытия в Благовещенск, когда, проезжая через небольшое приречное село, капитан застал разгульный, во весь мах, китайский погром. Во главе погромщиков, потрясая шашкой, выступал полицейский пристав.

— Отставить безобразие! — поднялся в стременах молодой офицер.

— Эт чей-то ты тут раскомандовался? — горячо выкрикнул полицейский чин.

— Унять дебоширов! — распорядился Згурский отряженным для его встречи стрелкам.