Василий Звягинцев - Разведка боем

Однако Новиков все равно вынужден был сделать Сашке внушение.

— Ты, брат, слишком увлекся. К чему вся эта показуха? Не дразни гусей. А то какой-нибудь дурак невзначай опомнится раньше времени. Когда заканчивать думаешь?

— Да мы и закончили уже. По спискам все намеченные изолированы. И на самом деле почти никто ничего не заметил. Мало ли в Москве облав было? То бандитов ловили, то заговорщиков, то просто заложников брали. Все путем… Тут утром сценка была, лично наблюдал. Вроде забавная, а то и плакать хочется. Послушай для разрядки. …Во внутреннюю тюрьму на Лубянке привезли очередную партию арестованных. Послали за комендантом, в ожидании его Шульгин с Басмановым, случайно оказавшиеся в одно время в одном месте, закурили, присев на подножке автобуса.

Комендант появился и с ходу начал протестовать, заявляя, что у него все камеры переполнены и новых арестантов принимать некуда. Везите, мол, в Бутырки. Заранее надо было предупреждать, тогда он расчистил бы площади.

— Иди-ка сюда, дорогой товарищ, — ласково улыбаясь, сказал Басманов. — А что там у тебя за клиентура сейчас сидит?

— Нормальная клиентура. Какую привозили, такая и сидит…

— Ну, неси нам списки. Тех, что до вчерашнего дня посадили…

— А кто ты такой, чтобы мне приказывать? Я, может, только товарищу Менжинскому подчиняюсь… — коротконогий рыжий комендант только что на носочки не привстал, чтобы выглядеть достойно против высокого, пока еще сдерживающего злость, но уже начавшего раздраженно втягивать воздух сквозь сжатые зубы Басманова.

— Эт-то я тебе сейчас обозначу, кто я есть… — Рука в лайковой перчатке сжалась в кулак.

— Спокойнее, Михаил Федорович, — предостерег его Шульгин. — Товарища пока не поставили в известность. Тебя, товарищ комендант, эта бумага устроит или вправду за Менжинским послать? — Он протянул ему соответствующий мандат, подписанный Аграновым.

— Уяснил, товарищ? Врубайся дальше. Операция настолько ответственная, что придется всех твоих предыдущих клиентов выпустить. До следующего раза. Кроме уголовников. Уголовники есть?

— Откуда? — обиделся комендант. — Только контра… И заложники, само собой.

— Вот, значит, контру пока выпускай. Потребуется — еще раз наловим. — Басманов явно упивался своей новой ролью.

Комендант пребывал в тяжком раздумье.

— А оформлять как будем? — наконец спросил он.

— Я же тебе человеческим языком сказал — неси списки или что там у тебя есть. Напишу распоряжение, поставлю дату — и адью. Что тебе еще надо, мать твою через семь гробов с присвистом в центр мирового равновесия…

— Интересно выражаешься, товарищ, — с уважением сказал комендант. — Боцманом на флоте служил?

— Ага. На самоходном пароме товарища Харона.

— Как же, слышал…

Из открытых дверей тюрьмы плотно повалил арестантский люд. По стандартному советскому обычаю не проинформированный ни о чем, кроме двусмысленного «выходи с вещами».

Квадрат двора-колодца, низкое небо с быстро летящими серыми тучами, автобусы у ворот, цепь вооруженных людей — о чем может подумать проведший в лубянских застенках несколько месяцев нормальный человек?

Из плотной массы арестантов выбился, расталкивая их плечами, худой, обросший седеющей бородой мужчина в потрепанной офицерской шинели.

— Басманов, сволочь, ты тоже с ними?! Стрелять нас будешь? Ну, стреляй, иуда…

Шульгин на секунду растерялся, а Басманов — нет. Схватил человека за борт шинели, рывком подтянул к себе.

— Заткнись, дурак. Стой здесь, смотри!

Офицеры басмановского отряда, оттеснив охранников ВЧК, распахнули ворота. Ошеломленная, не верящая в свое счастье толпа хлынула на волю.

— Капитан барон фон Лемке-второй, — шепотом представил Басманов Шульгину узника, похожего на Эдмона Дантеса. — Вместе служили в гвардии. Ты как, Генрих, сюда-то попал?

— Как все, — отмахнулся барон. — Объясни лучше, что здесь происходит, да ты сам-то сейчас кто?

— Кто был, тот и есть. Будешь с нами порядок наводить? Или отдых требуется?

Шульгину не то, чтобы интересно было смотреть на происходящее, сказать так было бы кощунством, он испытывал сочувствие и даже некоторую зависть к людям, которые переживали момент исполнения самых сокровенных и невероятных желаний. Хотел бы он на минутку оказаться в положении этого барона…

Комендант тюрьмы чувствовал нутром, что происходит нечто неправильное. И лица одетых в новую красноармейскую форму людей, оккупировавших святую святых Лубянки, внушали ему классовую неприязнь. Уж слишком они были непереносимо породистыми. В подвалах их место, а не на воле с оружием. Настоящий красноармеец должен быть в меру бестолковым, исполнять команды с длительной выдержкой, хлопая глазами и мучительно пытаясь понять, что следует делать, а эти — как на пружинах. И уже почти собрался комендант бежать к телефону, как особенно неприятный ему человек, прикинувшийся революционным боцманом, сам поманил его пальцем.

— Ты, товарищ, не знаю, как тебя, рассади тех, что в автобусах, по камерам, а потом поднимись к Ягоде. Спросишь, что с кем делать. Мы еще сейчас привезем, так разберитесь, кого сразу в распыл, а кого и подержать. И распишись, что принял. Сто двадцать голов… Пусть Генрих Григорьевич, против кого нужно, кресты поставит. А уж за нами не заржавеет…

Отошли к воротам. У барона тряслись руки.

— Миша, так что это? Вы что, Москву взяли? Почему тогда стрельбы даже не было и в тюрьме все тихо? Они же нас расстрелять должны были при вашем приближении. Или как?

— Успокойся, Гена. Водки хочешь? Я тебе потом все объясню. Контрреволюция, которой так долго боялись большевики, совершилась. Ты уже и историю забыл? Все настоящие крепости берутся именно изнутри. И высший шик — чтобы защитники этого даже не поняли. А ты давно здесь сидишь?

— Полгода, не меньше. Два раза на расстрел выводили, да почему-то передумывали… Дай мне хоть наган, Миша, я их видеть не могу…

— Что, господин полковник, — повернулся Басманов к Шульгину, — может, назначим барона комендантом тюрьмы? Вот уж потешится. Пойдешь, Гена?

— Ты что, ты что, Михаил? — Фон Лемке словно испугался предложения. Взял протянутую ему флягу, дважды глотнул. — И покурить, покурить дай, а?

Задохнулся крепкой папиросой.

— Я, наверное, там одурел. Ничего не понимаю. Мысли путаются. — Ноги у офицера подкосились, Басманов его поддержал, посадил на цементное ограждение подвального окна.

— Видите, Александр Иванович, что с людьми сделали…

Барон, отдышавшись, встал.

— Мне бы поспать пару часиков, Миша, и можешь на меня рассчитывать. Хоть ротным возьми, хоть рядовым. Господи, дожил все-таки…

…Шульгин закончил рассказ, и Новиков с удивлением увидел, что глаза у Сашки как бы даже увлажнились. Это у Шульгина-то, который всю жизнь демонстративно избегал любых проявлений слабости духа.