Василий Звягинцев - Разведка боем

Стало известно об экстренном прибытии в Москву Троцкого с двумя эшелонами охраны из мадьяр и китайцев и еще одним эшелоном, груженным краденым церковным золотом, о том, что ЦК заседает непрерывно и обсуждается отъезд правительства не то в Кострому, не то в Вологду, поближе к морю и пароходам.

Чрезвычайка свирепствовала, как никогда. Прокатилась очередная волна облав на заложников, все больше из семей военспецов, даже тех, кто служил большевикам не за страх, а за совесть…

И вот теперь появился аэроплан. Знающие люди тут же принялись объяснять всем желающим, что фронт, получается, совсем уже рядом. Верст двести, не больше. Аэроплану больше не пролететь.

…Новиков, заросший трехдневной щетиной, в стоптанных и сто лет не чищенных солдатских сапогах, в суконном бушлате и картузе с треснувшим козырьком сидел на ступеньках проходного подъезда углового дома, через который в случае внезапной облавы легко было скрыться в лабиринте дворов между тремя Мещанскими улицами. Рядом примостился Басманов и еще один офицер, поручик Рудников, до войны служивший репортером по уголовным делам в «Ведомостях московского градоначальства» и знавший город не хуже самого Гиляровского.

Они закусывали ржаным хлебом, салом и печеными яйцами, скучающе озирая раскинувшуюся перед ними панораму Сухаревки. Даже появление аэроплана, неведомо что предвещавшее, не вывело троицу… не то дезертиров, не то мешочников средней руки из сосредоточенного процесса насыщения. И не такое, мол, видали…

И действительно. Они сами принимали участие в подготовке «Ильи Муромца» к полету. На старом бомбардировщике заменили двигатели на куда более легкие и мощные «М-17», полотняную обшивку — на кевларовую, проволочные растяжки — на титановые трубчатые стойки, и в итоге получилась совсем другая машина.

Пилотировал ее прославленный ас Первой мировой и этой войн, лично сбивший восемнадцать немецких и тринадцать красных самолетов, поручик Владимир Губанов по прозвищу Кот. Происходило ли это прозвище от изображаемого на борту каждого очередного самолета черного зверя с выгнутой спиной и свирепо встопорщенными усами или, наоборот, — не знал никто из ныне живущих.

— Кремль бомбить прилетел! — пронеслась неизвестно кем пущенная догадка, и в толпе началось возвратно-поступательное движение. Часть ее устремилась в сторону центра — посмотреть, как это будет, а часть, из тех, кто поосторожнее, потянулась от греха подальше, под прикрытие глубоких подворотен.

«Илья Муромец» тем временем завершил свой первый медленный круг над ржавыми крышами и облупленным золотом куполов московских «сорока сороков».

Со стороны Кремля действительно загремели нестройные винтовочные выстрелы, несколько очередей с Никольской башни дал в сторону аэроплана пулемет. Скорее со злости, нежели надеясь попасть.

…Новиков с группой из пятнадцати прошедших специальную подготовку офицеров появился в городе утром, в районе Павелецкого вокзала. Все они были одеты разнообразно и пестро — в домотканые поддевки, старые шинели и ватники, с расчетом ничем не выделяться из общей массы, и изображали кто огородников из ближних сел, доставивших на рынки свою продукцию, кто артель плотников или печников, кто пильщиков дров с козлами на плечах и завернутым в тряпки инструментом. Замаскировавшись таким образом, каждый, не привлекая внимания заградотрядников, нес под видом невинного груза по паре пудов необходимого снаряжения.

Одновременно с ними в Москву просочились еще две аналогичные группы, одной из которых командовал Шульгин, а другой — коренной москвич штабс-капитан Мальцев.

Заранее поделенные на пятерки и тройки, каждая с хорошо знающим город офицером во главе, рейнджеры рассеялись по дворам и улицам, имея все необходимые инструкции и постоянно включенные на прием рации. Детального плана действий у Новикова пока не было, все зависело от конкретной обстановки. Решающий ход был сделан самим фактом этой экспедиции, теперь нужно было ждать ответного.

Берестин назвал их рейд разведкой боем. А Андрей добавил, что, возможно, правильней будет — «Вызываем огонь на себя». …Снизившись до трехсот сажен так, что отчетливо стали видны фигуры пилотов в застекленной носовой кабине, оглушая москвичей ревом моторов, бомбардировщик пронесся над самым центром барахолки и выбросил из брюха облако похожих на пух из распоротой перины листовок.

Вторую серию он сыпанул прямо внутрь кремлевской ограды. Переглянувшись, Новиков с товарищами не спеша завернули в не слишком чистые тряпицы остатки своей трапезы, затянули шнурки вещмешков, разом поднялись.

Кружась и колыхаясь в потоках нагретого многочисленной толпой воздуха, листовки, может быть, несколько быстрее, чем следует, опускались в гущу людского моря, на плечи и головы продающих и покупающих, на мостовую, на ветки деревьев и крыши окрестных домов.

Первый листок достиг земли, и тут произошло непонятное. Гражданин в поношенной темно-серой паре и не идущей к костюму шляпе-канотье, любопытствуя, поймал спланировавшую прямо в руки бумажку, скользнул по ней без особого интереса глазами. И вдруг рот его полуоткрылся, глаза странным образом округлились…

Неуловимым движением он сунул смятый в кулаке листок в карман и метнулся вперед, расталкивая окружающих.

Листовки этот странный гражданин, через секунду потерявший свое канотье, хватал обеими руками, пихал их в карманы и за пазуху, подпрыгивал, чтобы поймать очередную бумажку на лету, припадал к земле, лягался и яростно работал локтями.

Пока растерявшийся народ с изумлением наблюдал за хрестоматийной картиной внезапного помешательства, «несчастный» успел ухватить никак не меньше двух десятков листовок.

И тут неподалеку раздался вопль, еще один, еще. По толпе прокатился слитный гул, сквозь который то там, то тут прорезались отдельные, наиболее пронзительные крики и возгласы — яростные, испуганные, истерически-отчаянные.

Сухаревка забурлила. Такое обычно случалось здесь лишь во время устраиваемых чекистами массовых облав.

Толпа кружилась и раскачивалась, в ней возникали водовороты и разрежения, народ то сбивался в кучу там, где листовки ложились гуще, то бросался в стороны.

Приливная волна выкатилась на тротуар — часть листовок нанесло на стены окружающих площадь зданий, и они тихо, как осенние листья, скользили, прижимаемые ветром к облупленной штукатурке, вниз, к сотням рук, жадно протянутых навстречу, застревали на карнизах и подоконниках, попадали в водосточные желоба.

Трое разведчиков отступили в глубь подъезда. Смешиваться с теряющей человеческий облик толпой им было явно не с руки. А неподалеку вдобавок вспыхнула свирепая потасовка.