Грегори Киз - Пушка Ньютона. Исчисление ангелов

Бен придирчивым взглядом осматривал свое отражение в зеркале, проверяя, ладно ли сидит на нем заморская одежда. Голубой халат с шитым золотом цветочным узором очень нравился ему и цветом, и рисунком, но он на нем как-то некрасиво топорщился. И шаровары его смешили. А шапку он вообще решил не надевать, а держать в руках. Во-первых, потому что она выглядела совершенно глупо в сочетании с турецким костюмом, а во-вторых, потому, что он совершенно не знал турецкого этикета – перед кем снимать головной убор, а перед кем и не обязательно.

Еще несколько раз поправив на себе одеяние, Бен наконец пожал плечами, размышляя, что подумал бы его отец, завидев, как он вертится и прихорашивается перед зеркалом. Что бы он о нем подумал? Неужели из всего того, чему учил его родитель, он позабыл все? Неужели за три года он успел скромность, честь и доброту променять на тщеславие, лицемерие и гордыню? Что же осталось от сына Джошуа Франклина? Осталось ли в нем хоть что-нибудь достойное отцовского уважения, если, конечно, отец еще жив?

Бен в последний раз взглянул в зеркало, и на мгновение ему показалось, что незнакомец в зеркале скривил рот и небрежно усмехнулся. Бена затрясло от неприятного ощущения, и ему захотелось бежать прочь. Бостон, который был городом из какой-то другой жизни, чем-то далеким и несуществующим, вдруг стал реальностью, а вся его восточная одежда и все восточное убранство комнаты превратились в призрачный мираж.

Но он придал лицу суровое выражение и отогнал неприятные мысли и видения. Бен любил своего отца, и было время, когда он уважал его. Но отец жил примитивной жизнью, руководствовался той философией, которую еще как-то можно было стерпеть в старые добрые времена, но сегодня такой не место, особенно она чужда тем, кто стремится к процветанию. Совершенно очевидно, что смирение – это не то наследство, которое следует принимать от своих родителей, и Бог – если он вообще существует – не следит пристальным взглядом за Беном Франклином с одной лишь целью – наградить его за добродетель или наказать за прегрешения. В те дни, когда он так стремился быть добродетельным, причинял людям больше зла, нежели добра. Сейчас он уже хорошо знал, что чувство здорового эгоизма по сравнению с притворным намерением творить добро куда более привлекательная и честная вещь и к тому же менее опасная для окружающих.

Он очень хотел спасти Лондон, но ему это не удалось – что ж, видно, это было не в его власти. Он очень хотел спасти Прагу, но и это ему не удалось – пусть так. Он начал было помышлять о том, чтобы спасти Венецию, но потом эта мысль показалась ему совершеннейшей глупостью. Чего же он хочет на самом деле? Хочет по-настоящему?

И Бен понял. Наконец честно признался самому себе, чего он желает: заполучить тетради Ньютона и Ленку, а потом на одном из английских кораблей убраться куда-нибудь подальше отсюда. И это не его забота, что станет с Ньютоном, с Венецией, с Карлом Двенадцатым. Его это совершенно не касается. Он с Робертом и Ленкой, в безопасности, полном здравии и в придачу с его талантами и способностями, очень скоро обустроятся и заживут на славу. Пусть все прочие идеалисты с благими намерениями роют могилы себе и ближнему. Он улыбнулся, потому что незнакомец в зеркале вновь стал самим собой. И они вместе с этим отражением удивились и порадовались его мудрым рассуждениям и виду зрелого мужчины.

Не успел он отойти от зеркала, как в комнату вошел Карл. Король выглядел измученным, хотя и был в чистом кафтане синего цвета с желтой отделкой.

– Как поживаете, мой друг? – спросил король.

– Не так уж… э-э-э… плохо, ваше величество, – ответил Бен.

– Хорошо. Вы должны быть на совете. У меня есть для вас более подходящий костюм, я пришлю его вам, чтобы вы могли произвести подобающее впечатление.

– Благодарю вас, ваше величество. Но я бы хотел кое-что обсудить лично с вами.

– Но только быстро. Нам пора идти.

– До вас, вероятно, дошли слухи, что сэр Исаак высадился где-то здесь недалеко и ждет разговора с вами.

– Да. С этим человеком нелегко иметь дело. Я приказал, чтобы его доставили ко мне, но он отказался покидать свое убежище и настаивает на том, чтобы я к нему пожаловал. Но видит Бог, у меня нет времени наносить визиты.

– Смею ли я предложить отправиться к нему вместо вас? Я очень хорошо знаю его характер.

Карл нахмурился:

– Если все пойдет хорошо, то я дам бой, который и планировал дать, а если нет, то мне придется пуститься в постыдное бегство. Но в любом случае, Бенджамин, мне нужно, чтобы вы были рядом со мной, поскольку вы единственный человек, которому я доверяю и который может мне посоветовать, как противостоять всем этим научным изобретениям русских. И я повторяю, у нас нет времени, чтобы увещевать вашего старого учителя. У меня лопнуло терпение возиться с сэром Исааком. Если он не образумится, то я прикажу в пух и прах разнести остров, на котором он прячется. Я сделаю это для того, чтобы в случае победы русских он ничем не смог бы им услужить.

– Ваше величество, я могу вразумить его.

– Но у меня для этого не осталось времени. Я уже сказал, если диван решит принять бой, то вы мне будете очень нужны.

– Ваше величество…

– Достаточно пустых разговоров. Подумайте о себе, мистер Франклин. Как Петер Фриск я терпел ваше дерзкое поведение, но сейчас у меня нет никаких намерений спускать вам это с рук. Если все пойдет хорошо и мы разобьем русских, то тогда – обещаю – я прислушаюсь к вашим личным пожеланиям. А если нам не повезет, уже будет не важно, жив Ньютон или мертв, мы должны будем мгновенно исчезнуть отсюда. – Тень улыбки мелькнула на его лице. – Уверяю вас, мой юный друг, времена королей еще не прошли, как бы вы того ни желали. А сейчас мы должны отправиться на совет.

Бену ничего не оставалось, как почтительно склонить голову.

Зал дивана гудел: под его сводчатым потолком собралось не менее сотни человек, и все, не умолкая, говорили. При входе стража обыскала их – не вооружены ли они. Бен не сопротивлялся и не возмущался, а только изумленно таращил глаза. Для него слово «совет» означало много большее, чем просто зал, полный хорошо одетых людей, кричащих и толкающих друг друга.

Когда в зал вошел Карл и начал пробираться сквозь толпу собравшихся людей, волнение усилилось. Бен, Роберт и Хасим шли, ни на шаг не отставая от короля, в противном случае их бы оттеснили и затолкали.

– Я буду вам переводчиком, – сказал Хасим. – Предупреждаю: здесь нельзя пускать в ход кулаки. Можно только пинаться.

– Пинаться? Как это?

Но в этот момент поднялся неистовый шум – вошла какая-то небольшая группка людей под предводительством невысокого человека в огненно-красных шелковых одеждах. Он поднял вверх руки, и в толпе завопили: