Борис Батыршин - Мартовские колокола

— А завтра ты так же поздно придёшь? — взгляд уже не злой, а жалкий. Как же не хотелось возвращаться сюда.. и завтра не захочется….

Сон не шёл — но поспать надо непременно, завтра очень трудный день. А под вечер, как назло, ещё и встреча с этим… Войтюком? Да, его привёл на собрание Радзиевич. Войтюка он привёз из Москвы, познакомился через тамошних товарищей. Откуда сам Войтюк? Из Ковно? Верно, из Ковно, Янис рассказывал. Новоприбывший интересно говорит, но осторожен в словах, стоит завести речь об остром, больном, святом — молчит и будто что–то прячет за пазухой. И — тоже глаза. Пронзительные, злые, всё видят насквозь…

Папа в Симбирске любил охотиться. Такими были его глаза, когда он целился из ружья. Только вместо азарта у Войтюка — ненависть.

Страшный взгляд. Не приведи господь стать врагом человека, который смотрит на мир такими глазами….

Ладно. Это — потом. Спать…

Стук в дверь. Надо встать, открыть… нет. Сил нет и желания тоже. Вообще ничего не хочется…

Дверь скрипнула, в проёме засветилось. Хозяйка — идёт, с накинутым на плечи пуховым платком, неся перед собой лампу. Отсветы её разогнали темноту, и та тенями расползлась по углам, втянулась в щели между стопками книг, стекла на пол, под комод и кровать.

— Что с вами, Саша? Вы плохо себя чувствуете? Знаете, Аня весь день сегодня проплакала и ничего не ела…

— Да, спасибо, я знаю. А со мной всё в порядке, не волнуйтесь…

— Вы какой–то странный стали — что–то переменилось в вашей жизни. Я права? Раньше вы не сидели вот так, в темноте… может быть, у вас стряслось что–нибудь?

— Ну что вы… — вежливо, слегка зевнув для достоверности, — … что же со мной может стрястись? Просто нравится думать в потёмках — голова лучше работает.

Враньё. Голова в последнее время вовсе не работает… только и хватает сил, чтобы прятаться в темноте…

Там, под шкафом, в старом фанерном чемодане с отодранным жестяным уголком ждёт своего часа — она. Бомба. То есть — пока ещё это только свёртки, динамит в промасленной бумаге. Его много — чтобы хватило не на один снаряд. Ведь метальщиков будет несколько — Василий Осипанов, потом его тёзка, Вася Генералов, и третий — Пахом Андреюшкин, весельчак, балагур… Должен был быть ещё и Петя Шевырёв, но он болен чахоткой, пусть едет в Крым, так решено. Остальные — сигнальщики.

Его же задача — начинить снаряды смертью. Впрочем, почему смертью? Свободой. Не будет в России ни свободы, ни социализма, пока жив царь.

Как же отвратительна тупая, ничем разумным не ограниченная, самодовольная власть этого похожего на медведя человека над громадной страной, богатства которой могли бы сделать счастливым и сытым всех, кто родился на её территории и живёт в её границах. Эта власть, одного над судьбами миллионов, обращает в прах любые самые прекрасные начинания, тормозит развитие общества как грязь, в которой по ступицы увязли колёса экипажа.

Нет. Не смерть. Динамитные снаряды будут начинены свободой равенством и братством — и вспышка взрывателя просто высвободит их из тесной темницы, изобретённой шведом Нобелем и распределит бешеным разлётом газов по всей стране…

Но свобода его изготовления — это не только динамит. Еще и яд. Надо было вырубать из свинца ровные кусочки и сгибать их — получались эдакие «шрапнельные пули», которые другие нашпигуют потом стрихнином. Не он; он техник, его дело — поместить Свободу в жестяной цилиндр вместе с отравленными пулями, потом вложить их в другие цилиндры, картонные — и оклеить коленкором. В крышке будет отверстие — для запала. Всё продумано, тщательно нарисовано на схемах; только самих цилиндров ещё нет — их принесут через несколько дней.

А пока — взрывчатое вещество. Азотная кислота и белый динамит — его собственный рецепт, его секрет. Его Свобода… отравленная стрихнином.

Нет, к чёрту! Все правильно. Царя надо убить. Пусть все видят — борьба продолжается, революция не сложила оружия, в России есть еще те, для кого избавление родины от несчастий дороже и сытости и самой жизни….

— Но, Сашенька, как же так? Я стала замечать, что к вам совсем перестали приходить друзья. Раньше вы так часто собирались, веселились, шумели по вечерам… помните, я даже журила вас иногда?

— Мне нужно заниматься, до конца курса всего три месяца, нет времени.

Когда Террористическая фракция окончательно определилась с тем, что акцию надо провести в конце февраля, пришлось самому рвать все связи, отказываться от прежних знакомств. Надо было выйти и из экономического кружка, и из землячества студентов из Повольжья — «волгарей», как они сами себя называли, — отказаться от должности секретаря научно–литературного общества. Коллеги были недовольны, исподволь звучали обвинения в равнодушии и даже в непорядочности. Смешно — это нужно было, чтобы не скомпрометировать не повинных людей, отвадить от своей, начиненной смертью — свободой! — квартиры, чтобы сюда не приходил никто, кроме тех, кто примет участие в задуманном…

— Так я пойду, Саша?

— Да, конечно, спасибо. Я пожалуй, посплю…

Свет, вдогонку за пуховым платком и слабым ароматом кёльнской воды, втянулся в дверную щель — темнота бодро выползла из–под кровати, из углов и вступила в свои права.

Февраль, начало… осталось чуть больше двух недель.

Спать…

В дверь постучали.

— Пакет, господа! Расписаться положено…

Гостиничный рассыльный. Или коридорный — кто их разберет? Олег Иванович отложил газету и пошёл к двери, на ходу нашаривая в кармане сюртука медную мелочь.

Они с Каретниковым уже второй месяц неделю обитали в гостинице «Знаменская». Корреспонденцию постояльцам доставляли здесь в два этапа — сначала присылали коридорного с известием, что «ваш степенству прислали пакет из Москвы», а потом приносили уже собственно «почтовое отправление» — непременно на мельхиоровом подносике, с почтительным поклоном, всё честь по чести. В «Астории» подносик был бы серебряный, да и коридорный имел бы облик не разбитного ярославского полового, а солидного отставника–унтера, — но в «Знаменской, занимавшей в табели о рангах столичных отелей, строчку ниже, всё было заведено поскромнее.

Однако же чистота была безупречна (Олег Иванович усмехнулся, вспоминая «монастырскую гостиницу в Одессе и постоялые дворы на паломничьем тракте), персонал — если не солиден, то, безусловно, исполнителен.

В пакете из плотной коричневой бумаги оказалось письмо от сына — ну конечно, «как здоровье, ждем, скучаем, тра–та–та….» и отдельно завёрнутая в кусочек полиэтилена и замотанная скотчем флешка. Ноутбук мигнул, пикнул (день сегодня был солнечный, фотоэлементы на подоконники доверху залили аккумуляторы электричеством), и открыл «внешний диск».