Рава Лориана - Тучи над страной Солнца

-- Вот что, надо бы поговорить с этой кухаркой, поехали в Тумбес. А заодно и с теми, кто протокол с тобой заверял. Как думаешь, они могут добровольно подтвердить факт подделки?

-- Не знаю. После того как я уверился в измене наместника, я не знаю, кому можно верить. Однако даже если не согласились бы, один твой вид, Инти, способен заставить многих обмочиться от страха.

-- Конечно, я могу запугать, но было бы много лучше, если бы они говорили правду не из страха, а по совести. Давай лучше сделаем так -- ты сначала поговоришь с ними, а потом в зависимости от того, как они настроены, и будем действовать. А пока не будем терять времени, прямо сейчас и отправимся в Тумбес говорить с этой кухаркой. Я буду в шлеме, меня никто не должен узнать.

Морской Еж согласился. Однако поговорить в тот день им удалось только с кухаркой, которую, кстати, они нашли не у наместника, а в столовой. Девушка сказала им, что у наместника работать не желает ни за что. Причину этого она долго не хотела говорить, но потом всё-таки со стыдом созналась. Оказывается, наместник вздумал к ней приставать: "Пожалей меня, говорит, я уже давно не спал с женщиной, а для мужчины это очень тяжело. Хоть и жаль мне его, но я -- девушка честная, невинность должна для мужа сохранять". Что никаких лам не было, она подтвердила, но так как в доме наместника была недолго, то ничего такого особенного заметить не успела. Что касается остальных, то застать их дома до часа, когда положено ложиться спать, представлялось затруднительным, так что Инти решил отложить это дело до вечера, а пока посмотреть отчёт Зари, который она успела ему передать в столовой. Также после народного собрания он думал зайти сначала к Старому Ягуару и посоветоваться насчёт возможности того, как лучше провести отстранение Куйна от власти.

Однако неожиданные обстоятельства опрокинули все эти планы, ибо в городе произошло одно незначительное событие, которое послужило толчком для других, более громких, подобно тому как один упавший с горы камешек способен дать начало огромной лавине. Жемчужина, внучка Старого Ягуара была помолвлена с одним юношей, который вскоре после помолвки крестился и стал истовым христианином. Поначалу это никак не повлияло на отношения влюблённых, но юноша рассказал о своих матримониальных планах отцу Андреасу и спросил совета, как уговорить жену-язычницу при готовке пищи учитывать посты. На это отец Андреас ответил, что ему не следует вступать в брак до тех пор, пока та не примет крещения. Девушка же, знавшая, как к этому может отнестись её дед, категорически отказывалась. Тогда монах потребовал, чтобы юноша порвал с невестой и раскаялся в том, что собирался на ней жениться, ибо для христианина связывать себя узами брака с язычницей -- большой грех. Для пущей убедительности отец Андреас зачитывал отрывки из автобиографии Святого Августина. Хотя юноша и любил свою невесту, но под давлением такого авторитета он подчинился. Ситуация осложнялась ещё и тем, что Жемчужина успела от него забеременеть, и ему теперь до конца жизни придётся отмаливать этот грех.

Несчастная девушка рассказала о своей беде деду, и тот крепко призадумался. Конечно, внебрачного ребёнка в любом случае надо будет родить и выкормить, как-нибудь они справятся, но такая судьба внучки не могла деда не огорчить. И ведь казалось бы, как всё хорошо было! Молодые люди знали друг друга с детства, были, что называется, не разлей вода, и вдруг такой сюрприз! И причём ладно бы жених изменил с другой, но расстаться с любимой ради веры! Старый Ягуар решил переговорить с юношей в надежде, что тот сможет изменить своё решение. Неужели из-за какого-то дурацкого распятого бога можно отказаться от той, которую любишь? В глазах Старого Ягуара всё это было похоже на сумасшествие.

Однако когда старик пришёл к юноше с уговорами, тот ответил довольно резко, что между ним и его невестой всё кончено. Конечно, порвать с любимой было для него тяжёлым шагом, от мысли о вечном безбрачии во искуплении греха и одиночестве в груди было так холодно, что хотелось выть подобно голодному псу, не раз ему хотелось прийти к любимой и со слезами умолять о прощении, но для этого нужно было отречься от Христа, во имя которого юноша был крещён, и потому он считал своим долгом крепиться. Но Старый Ягуар не понимал той бури, которая творилась в душе юноши, и потому его резкость показалась ему направленной на него лично. Преодолевая обиду, старик сказал как можно мягче:

-- Послушай, я же помню тебя ребёнком, помню, как ты играл с моими внуками, а моя жена угощала вас лепёшками. Что случилось с тобой? Неужели из-за чужой веры твои соплеменники стали чужими для тебя?

-- Старик, что ты хочешь сказать мне? Чтобы я оставил Христа ради женщины? Знай, что отныне я христианин и буду внимать лишь словам Христовым. Он велел мне оставить блуд, и я оставлю его. Ничто и никто в мире не поколеблет меня. Да, я виноват в том, что соблазнил девушку до свадьбы, но ещё более буду виноват, если буду и дальше блудить с язычницей.

-- Блудить? Но почему ты не можешь взять её в жёны?

-- Брак без венчания не одобряется Господом и потому это блуд.

-- Вот как?! -- старик опешил, -- значит мы все, получается, блудим? Вся страна?

-- Когда оба супруга язычники, это более простительно, но христианину жить с язычницей нельзя, этим я предам Христа.

-- Значит, теперь ты будешь делать только то, что велит этот самый Христос? А если он велит сжечь меня на костре, тоже послушаешься?

-- Христос заповедовал не убивать зря и обращать язычников кротостью, но вы, язычники, не должны вводить нас во грех, иначе мы, христиане, будем вынуждены быть с вами суровы.

-- Суровы? Значит, вы уже взяли себе право судить нас?! Послушай, мой мальчик, ты знаешь, в юности своей я воевал... воевал за то, чтобы христиане никогда не смогли судить нас, ибо по такому суду мы уже виновны заранее, виновны уже тем, что живём по нашим обычаям.

Юноша, видимо, чувствовал, что старик прав, но признать его правоту вслух для него было невозможно. В гневе он вскричал:

-- Поговорили и хватит! Я больше не буду слушать тебя! Прочь, не соблазняй меня, грязный язычник! Отойди от меня, Сатана!

-- Ну вот, ты уже и оскорблять меня начал. Скоро договоришься до того, что меня нужно сжечь на костре. Как жаль, что я уже не тот, что в молодости, но пусть моя старость сделала меня беззащитным, не думай, что такие вещи вам, христианам, будут сходить с рук!

После этого разговора старик крепко задумался. Ненависть к белым людям, в мирные годы подугасшая до простой неприязни, жила в нём всегда, но тут он столкнулся с чем-то новеньким. Конечно, во время Великой Войны были случаи предательства, но те предатели были ещё и до совершения своего чёрного дела были обычно людьми с гнильцой, ибо двигала ими корысть или трусость. Такие порой и ныне корабли захватывают, а их команду в рабство продают. Его не удивляло, что христианином мог стать такой человек как Эспада, или легкомысленная красотка Морская Пена, также больно саднило, что легкомысленный и непутёвый сын соседа тоже крестился, чтобы хамить родителям, но тут христианином стал простой паренёк, выросший у него на глазах, и не похоже чтобы из корысти. Что же это за страшная вещь такая -- христианство? Неужели оно способно на ровном месте свести человека с ума? Ясно одно -- Первый Инка совершил ошибку, позволив христианам проповедовать в Тумбесе. Но что же делать теперь? Из-за приказа Первого Инки христиан нельзя тронуть и пальцем. Хотя... христиан ведь тоже обязали не оскорблять жителей Тавантисуйю, а разве они исполняют это? А что если... если просто заставить их признаться в этом при народе? Признаться, что крещение -- это не просто так, что крещёный на самом деле должен разорвать со своими соплеменниками, включая ближайших родственников? Что его вера вынуждает его отрекаться от всех обязательств перед ними? Если это удастся, то тогда их можно будет отправить на суд к Первому Инке, и как бы он ни решил их судьбу, проповедовать в Тумбесе и где-либо ещё в пределах Тавантисуйю они не будут. Ну а оставшиеся без пастырей новообращённые со временем исцелятся от своего безумия.