Рава Лориана - Тучи над страной Солнца

Они не выходили из дому и к ним никто не заходил, за исключением одного раза. К ним пришёл брат Томас.

-- Томас, как я рада, что ты жив и здоров! -- сказала Заря, -- скажи мне, тебе точно не грозит костёр?

-- Точно, -- ответил Томас, и даже усмехнулся, хотя смех для монахов под запретом, -- побывав в Тавантисуйю, я стал слишком важной фигурой, чтобы меня просто так на костёр отправлять. А конфликт с врагами Диего -- ну это не то, за что будут избавляться от такого нужного человека как я.

-- Томас, мне страшно за тебя, если тебе будет грозить костёр, то ведь ты можешь попробовать скрыться в Тавантисуйю. Ты и Диего. Ведь он жив?

-- Да. Он жив-здоров, и даже ваши вещи уберёг, я их уже сразу на корабль перенёс. Что до возможности скрыться -- ну если я в какой-то момент пойму, что здесь я не просто рискую, но обречён, то я могу попробовать сбежать. Но пока всё не так печально, а мой долг ходить по краю пропасти дальше.

-- Спасибо тебе Томас.

Переведя дыхание, он через силу вымолвил:

-- Как горько думать, что я вижу вас обоих в последний раз. Скажи мне, Уайн, неужели даже в темнице ты не уверовал во Христа? Не представляю, как без него можно вытерпеть то, то вытерпел ты и не сломаться!

-- А что значит -- верить во Христа? Верить, что такой человек был и проповедовал? Так я не отрицаю этого. Верю, что его казнили как бунтовщика, но только не верю... не верю, что если бы не было распятия, то мир бы погиб.

-- Но, может, ты хотя бы стал уважать его?

-- Христос достоин уважения как и всякий человек, выдержавший пытки и не сломавшийся под ними. Так что я уважаю его побольше, чем многие христиане, -- ответил Уайн.

-- Но разве есть христианин, не уважающий Христа?! -- поразился Томас.

-- Я думаю, что таких большинство Разве того, кого уважаешь, будешь выставлять нагим и израненным на всеобщее обозрение? Почему христиане изображают его именно распятым? Мне бы лично было бы неприятно, если бы меня выставляли бы в таком виде. А почему это должно быть приятно Христу?

-- Однако Великий Манко позволял изобразить себя на цепи и в ошейнике. Позволил показать в пьесе, как Писарро заставлял его становиться на колени, и бил его ногами.

-- Ты видел пьесу "Позорный мир"? -- удивился Уайн.

-- Да.

-- А продолжение?

-- Его я не видел.

-- Однако мог бы догадаться, что чаще Манко у нас изображают не в час его унижений, а в час его побед, без которых бы не было нашего государства. Да и к тому же даже на цепи его изображают одетым.

-- Есть правда и в твоих словах Томас, и в твоих, Уайн, -- сказал Заря, -- ведь Христа и в самом деле чаще всего изображают или младенцем, или уже мёртвым. А почему бы чаще не изображать его дающим заповеди как жить? Или уже после воскресения?

-- Есть и изображения Христа во славе... -- осторожно заметил Томас.

-- Но ведь их много меньше. Томас, помнишь, ты говорил, что сопереживание ранам Христа не мешает христианам наносить не менее страшные раны? И что поклонение девственности девы Марии не мешает христианам насиловать женщин? Так вот, я поняла, в чём дело -- они привыкли видеть Христа или младенцем, или мёртвым, а не строгим и неподкупным судиею. И не примером того, как следует жить. А на мёртвых и детей можно не обращать внимание, -- Заря улыбнулась.

-- Да, пожалуй, это так, -- неохотно согласился Томас, -- прежде чем уговаривать верить во Христа других, важно понять, во что веришь сам.

-- Лично я верю в справедливость принципов, на которых основал наше государство Манко Капак, -- ответил Уайн, -- Учение Христа частично совпадает с ними, а частично противоречит. Я согласен с тем, что совпадает, и не согласен с тем, что противоречит. А смакование ран мне противно. Хочется поскорее вернуться домой, заживить все свои раны, и жить там нормальным человеком. Я же не собираюсь всю оставшуюся жизнь смаковать то, что со мной в подвалах инквизиции творили!

-- Да, теперь я понял тебя. Вы, тавантисуйцы, любите жизнь, и верите, что её поскорее надо возвращать в норму, а мы, христиане, по традиции привыкшие заострять внимание на страданиях и смерти, кажемся вам какими-то трупоедами. В оправдание нашим художникам скажу лишь, что видом страданий Христа и мучеников они хотели воспитать в людях любовь к человеку и отвращение к насилию, но только... только не очень-то это у них получилось...

Потом было море и приятный холодок на стриженом затылке, Зарю уже не смущал её нелепый вид без волос, да и к её возвращению домой они должны были отрасти. Также ей сильно полегчало оттого, что на свежем воздухе её перестало тошнить.

-- За пределами Испании вам уже нечего бояться, -- говорил им Эррера, -- испанская инквизиция там уже не властна.

-- Но ведь людей сжигают и в колониях, -- возразила Заря.

-- Да, но местные власти. Видите ли, с Короной у властей колоний весьма прохладные отношения. Многие хотели бы отделиться от неё, до недавнего времени Церковь цементировала империю, но духовные лица родом из колоний нередко уже разделяют взгляды своего окружения, а не Ватикана.

-- Хорошая весть, -- сказала Заря.

-- Смотря для кого, -- ответил Эррера, -- может быть, разобщённые государства не так опасны для Тавантисуйю, как "империя, в пределах которой никогда на заходит солнце", хотя тоже как знать... но вот для местного населения обретение колониями независимости при сохранении власти белых будет ещё худшим злом. Корона хоть сколько-то ограничивает эксплуатацию.

-- Что же делать?! -- спросила Заря.

-- То, что делает Инти -- пытаться поднять восстания в колониях среди коренного населения. Если хоть одно из них увенчается победой, то у Тавантисуйю появится союзник, на которого можно положиться в трудный час. Пока Тавантисуйю противостоит христианскому миру один на один, шансов у вашей страны немного, но если у неё появятся союзники -- другое дело.

Заря вздохнула, ничего не ответила, и только крепче сжала руку Уайна. Кто знает, может, они возвращаются в Тавантисуйю не навсегда? Может им, влекомым долгом, им опять придётся со временем её покинуть для новых, смертельно опасных приключений? Или по их стопам пойдёт кто-то другой? Может быть, даже тот маленький человечек, что начинает шевелиться у неё в животике? Заря положила ладонь на уже начавшую выступать округлость. "В страшный мир ты вступаешь, малыш, но какова бы ни была твоя судьба, счастливое детство мы тебе постараемся обеспечить" -- подумала она со смесью надежды и тревоги.

-- Как думаешь, мы доплывём благополучно? -- спросила она Уайна. Тот сжал её руку и ответил:

-- Пока погода хорошая, тучи развеялись, и небо как будто для нас украшено тавантисуйскими флагами, -- и указал на горизонт, где сияла двойная радуга. И в этот момент тревога покинула Зарю, как будто двойная радуга предвещала не просто хорошую погоду, но и благополучный путь. Хотя Уайн и не любит суеверий, да и сама Заря знала, что радуга бывает от капель воды, но всё равно ей почему-то захотелось верить, что эта небесная иллюминация была ради их воссоединения, и как знак, что тучи развеялись и они доплывут благополучно. В конце концов, легендарная двойная радуга в день рождения Асеро тоже была, скорее всего, случайной, но это же не помешало ему стать великим правителем.