Рава Лориана - Тучи над страной Солнца

-- Ты тоже считаешь, что он как-то замешан в планах заговорщиков?

-- Возможно. А возможно, что он будет вести собственную игру.

-- Мои люди будут следить за ними. Не бойся, покуситься на твою жизнь он не сможет.

-- А я и не думаю, что он собирается сделать именно это. В конце концов я завтра уеду, когда буду в следующий раз в Тумбесе -- неизвестно. Да и к тому же руку убийцы ты, скорее всего, сумеешь перехватить. Нет, тут явно похитрее дело. Наша беда в том, что как бы не остерегались христиан, сколько бы не повторяли про себя, что верить им нельзя, предугадать все их коварства мы всё равно не можем. Я действительно боюсь его, Инти. Ты знаешь, я никогда не страдал трусостью, и привык встречать врага грудью, но тут у меня и в самом деле слабеют колени, потому что я не знаю, какнужно повернуться, чтобы не получить удар в спину.

-- Не понимаю я тебя, Асеро. Ну как он может навредить именно тебе? Ну будет он, конечно, говорить в своих проповедях время от времени про тебя всякие гадости, но ведь ты же знаешь -- народ любит тебя, и чем больше он будет говорить о тебе дурного, тем меньше его будут слушать, а верить ему будут только те, кто и без того ищет повода изменить нашей Родине. Сам того не желая, он может даже помочь нам выделить потенциальных изменников.

-- Я бы и сам рассуждал так как ты, если бы не одна история, приключившаяся с одним самонадеянным юношей почти 20 лет назад. Как ты помнишь, тогда впервые после Великой Войны наши корабли нанесли визит Испании и были приняты при дворе. Среди тех, кто удостоился этой чести, был один довольно наивный юноша, который был без памяти рад увидеть наяву то, о чём почти все его соотечественники могли лишь читать в книгах, и совсем забыл о том, что он на вражеской территории и надо соблюдать осторожность. Там познакомился с одним молодым священником примерно лет на десять старше него, и, ничего не подозревая, сел рядом с ним за пиршественный стол. Священник очень красноречиво рассуждал о любви к ближнему, о милосердии, свойственном христианам, о душевной чистоте, которой можно достичь только приняв христианскую веру, и юноша простодушно внимал этому. Однако в то же время священник очень усердно подливал ему в рюмки драгоценные вина, всячески расхваливая их и уверяя, что их надо попробовать. Отказаться от этого было почти невозможно, но юноша наивно полагал, что можно избежать опьянения, если разбавлять вино водой. Увы, в этом и состояла его роковая ошибка. Опьянеть он не опьянел, однако через некоторое время понял, что столько воды он выпил зря.... Ведь ты знаешь их навороченный этикет -- во время многочасового пира нельзя отлучиться ни на минуту, это у них короля оскорбит почему-то.

-- Говорят, у наших предков до прихода завоевателей тоже дворцовый этикет был навороченный. Но, кажется, отлучиться с пира по нужде, по крайней мере для гостей, всё-таки было можно.

-- Конечно, можно было попробовать выбрать момент, когда на тебя никто не смотрит, и осторожно убежать, но треклятый поп не спускал с юноши глаз ни на минуту, и хотя даже он не мог не заметить, что тот хмурится, морщится и вообще держится из последних сил. Он пытался соврать что-то вроде "кажется, меня зовут", но поп уверял, что кто бы ни звал, на такие вещи не следует обращать внимание, и продолжал говорить о христианском милосердии и любви к ближнему. В конце концов юноша понял, что больше он не выдержит, рванулся, но уже было слишком поздно... - Асеро на минуту замолчал, закрыв лицо руками. Когда он отдёрнул их от лица, даже в темноте Инти заметил блеснувшую на его ресницах слезу, -- Из него уже предательски потекло, точнее, хлынуло, как вода устремляется в проломленную плотину. Несчастный закрыл лицо руками, чтобы не видеть своих врагов, ликующих над его позором, но не мог не слышать их довольного шёпота. "Это животное не понимает, где что можно делать, а где что нельзя, да как вообще им позволяют сидеть за одним столом с людьми!", "Этот трус обмочился от страха, иногда они так делают от самого вида белых людей" и так далее. А когда тот всё-таки отнял руки от лица, и поднял взгляд на своего мучителя, то увидел, что поп улыбается в блаженной улыбке. Он с наслаждением смотрел на растёкшуюся по паркету лужу, на мокрые потёки на одежде несчастного, на то, как тот пристыженно удаляется, оставляя за собой мокрые отпечатки, и было видно, что это именно то, чего он ожидал.

Асеро перевёл дыхание и продолжил:

-- Да, таковы священники. Они могут болтать о любви к ближнему, и даже к врагам, о бесконечном милосердии, своём и божием, и в то же время с ликованием предвкушать, как их жертва будет низвергнута в пучину позора. Ведь формально, с точки зрения их веры, тот молодой священник был ни в чём не виноват, и даже если бы несчастный потом наложил бы на себя руки (а он был всего на волосок от этого, хорошо под рукой не оказалось ни верёвки, ни ножа, ни яда) то священник также был бы в этом формально невиновен. Я даже предполагаю, что именно на это он и рассчитывал, ведь испанец бы на его месте точно или покончил бы с собой, или сбежал бы на край света. Нет ничего удобнее, чем избавляться от врага таким способом, а что подло -- так христианину на это плевать! "Цель оправдывает средства!". Переговоры из-за этого были просто грани срыва, а если бы опозоренный покончил бы с собой -- сорвались бы почти наверняка. Одного этот поп только не рассчитал. Что лекарь-язычник проявит к опозоренному настоящее милосердие, утешит его, объяснив, что это не самое худшее. Вытирая несчастному слёзы, он говорил: "Глупо и несправедливо винить себя за то, что твоё тело уже не слушалось твоей воли. Оно лишь спасало тебя от ещё худшей участи. Вот если бы ты сдержался, тебя могло бы разорвать изнутри, и ты бы умер в страшных мучениях. Я слышал, у них тут бывали такие случаи. А так ты жив-здоров и всё у тебя впереди. Да, ты опозорен перед испанским двором, тебе нельзя будет больше там появляться, ну и что с того? Разве весь этот двор может сравниться в цене с тем сокровищем, коим является твоя молодая жизнь?" Потом все остальные тавантисуйцы поклялись, что никогда не расскажут об этом дома, и эту клятву они хранят до сего дня...

Некоторое время всадники ехали в молчании.

-- А знаешь, почему тот попик так радовался моему позору? -- спросил Асеро, -- я бы ни за что не догадался, но один из наших потом узнал случайно. Незадолго до нашего визита было кому-то из монахов видение, что самый юный из приплывших потом станет очень сильным гонителем христиан, и решил меня таким образом со свету сжить. Ведь он был уверен, что у нас за любой промах смертью карают. Может, даже и к лучшему, что всё так произошло. При дворе я появляться не мог, взаперти тоже не сидеть не хотел, так что смог увидеть совсем другую Испанию, такую, где не важен дворцовый этикет. И я понял -- власть Короны не так прочна, как иные думают. Потому что у них власть сама по себе, а народ сам по себе. И народу она в общем-то не нужна, её просто терпят, как терпят нищету и грязь, но не более того. Так что мы на самом деле сильнее их, потому что наше общество монолитно. Впрочем, вернёмся к нашим злосчастным христианам.