Константин Калбазов - Бульдог. В начале пути

И потом, через несколько лет он все одно собирался отменить монополию, хотя упразднять государственную компанию и не думал. Опять же вовлечь в это дело купцов куда как желательно. Наконец, только один караван высвобождал около тысячи двухсот человек, промышляющих бурлачеством, дабы содержать семьи, выплачивать подушную подать и оброк. И куда им податься? Да овладевать новыми специальностями, благо училища бесплатные, и идти на те же мануфактуры и заводы.

– Снаряжение одного каравана обходится в двадцать одну тысячу. Сколько ты можешь их заложить, Акинфий Никитич?

– Поднатужусь и пять заложу. Более мне и не потянуть.

– Тогда слушай мое слово. Завтра же можешь отправляться в Коммерц-коллегию и регистрировать компанию. Отдаю тебе монополию на перевозки по Каме и от ее слияния с Волгой до Рыбинска. Для чего позволяю построить пять коноводных судов. Какой конструкции, то на твое усмотрение. Если это тебя не устроит, то извини.

– Спасибо, государь, устроит. На большее я и рассчитывать не смел, – оживился Демидов. Но он не был бы самим собой, если бы не постарался вытянуть максимум возможного. Поэтому, запнувшись на секунду, заговорил вновь: – Государь, а как потребность теми судами перекрыть не получится, дозволишь ли в случае надобности строительство иных судов?

– Ох, Акинфий Никитич, тебе палец в рот не клади, по локоть откусишь. Не гляди на меня так. Сколько посчитаешь нужным, столько и строй. Но монополию обещаю только до той поры, пока таковая будет у казны. Думаю, лет пять, может, шесть. А там придется бодаться с иными купцами. К тому времени они уж копытом землю рыть будут.

– Спасибо, Петр Алексеевич.

– За что? За то, что желаешь трудиться на благо России? Это тебе спасибо. Но не дай господь не станешь и дальше развивать горнозаводское дело… Вот тогда обижусь не на шутку.

– Тут не изволь беспокоиться, меня на все хватит, – теперь уже полностью довольный беседой, заверил Демидов.

– Вот уж чему верю, тому верю, – искренне улыбнулся Петр.

Потом поискал глазами по просторной комнате, заполненной гостями, разбившимися на небольшие группки и ведущими беседы. Нашел нужного человека и подозвал:

– Петр Семенович, подойди, пожалуйста.

– Слушаю, Петр Алексеевич. – Механошин тут же оказался рядом, в готовности выполнить любое поручение.

– Тут такая оказия приключилась. Пока с Акинфием Никитичем беседовал, он четырежды нарушил правила ассамблеи. Помнится, за подобное штраф положен.

– Именно так, за каждое нарушение в отдельности, – подтвердил хозяин дома.

Провинившийся выглядел весьма озадаченным.

– Ну чего ты на меня так смотришь, Акинфий Никитич? Не ты ли меня четыре раза государем величал, что на ассамблее никак не приветствуется?

– Было дело, Петр Алексеевич, – слегка понурившись, признал Демидов.

А чего ему, собственно говоря, не расстраиваться. Четыре добрых чарки водки и молодого с ног свалят, а тут муж, которому уж шестой десяток. Однако в планы Петра вовсе не входило как-то унизить уважаемого человека, он хотел лишь подшутить. Поэтому, выдав провинившегося, он же и вступился за него.

– Однако, Петр Семенович, коли нарушение выразилось в неоднократном повторении одного и того же, без должного замечания со стороны заметившего это и не упредившего, я думаю, оно может посчитаться за одно. Как, господа, согласны? – закончил он, обращаясь уже к дюжине гостей, обступивших их.

Молодежь занята танцами, матери внимательно следят за чадами, отцам же семейств остается только беседовать, выказывая степенность и чинность. Вообще-то скучновато. Побеседовать и в иное время случится. Игральные столы все заняты. А тут вдруг наметилось какое-никакое развлечение. Испитие штрафной чарки – зрелище весьма приятственное, коли дело не тебя касается. Вот и потянулся народ.

Хозяин подал знак. Появился слуга с подносом, на котором стояло два серебряных кубка с изображением орла, вызвавшие недоумение присутствующих.

– Хм. Акинфий Никитич, не обессудь, – растерянно развел руками Петр. – Как видно, присутствующие решили, что твой штраф можно уменьшить только вдвое.

– Ничего, Петр Алексеевич, и не такое выдерживал, – спокойно произнес Демидов, судя по всему вполне уверенный в своих силах.

– Э не-эт, Петр Алексеевич, – вмешался Механошин, беря с подноса кубки. – Решение общества – закон. Не так ли, господа?

– Так! Истинно так, Петр Семенович! – загомонила толпа, все еще не понимая подвоха.

– Второй кубок иному штрафнику, который, узрев нарушение правил, не только не воспрепятствовал ему, но и своевременно не поставил в известность общество, – торжественно произнес хозяин дома, вручая кубки Демидову и молодому императору.

Похоже, влип. Ну Механошин, подловил-таки, старый лис. Ладно, попомнишь еще. Ничего, дело не новое и когда-то очень даже привычное. Да и за последнее время и в росте, и в весе прибавил. Но… черт, великовата чарка. Но отступать никак нельзя, тем более все по правилам.

– Ну что же, Акинфий Никитич, коли так, то за успех и за всю честную компанию.

– За сказанное, Петр Алексеевич.

Неладное Петр почувствовал, едва его губы коснулись края кубка. Раньше рассмотреть это не получилось бы, тем более при свечах. Стенки кубка оказались толстыми, а оттого и содержимого было едва ли в треть. Ох хитрец Механошин. Это же он в кубок емкость из чистейшего стекла вставил. Не иначе как на всякий случай, для себя любимого. Сомнительно, что этот кубок еще кому подносили, иначе слухи уж давно поползли бы.

Пил Петр неспешно, чтобы не вызвать подозрений, так как слишком скоро такой кубок не осилить. Потом поблагодарил за науку, чем вызвал громкое одобрение всех присутствующих. Приятно, знаете ли, сознавать, что государь не больно-то от тебя отделяется, хотя бы и на ассамблеях.

– Кубок-то для себя держишь, – шепнул Петр в самое ухо Механошину.

– Не выдавай, Петр Алексеевич. Засмеют ведь и со свету сживут, – прикрыв рот ладонью, попросил хозяин.

– И не подумаю. – Петр вдруг осознал, что окрыленная первым успехом компания может тут же пересмотреть результаты наказания.

А вот и хмель подкатывается. Это тебе не легкое молодое вино. Треть-то она треть, да только и это вполне изрядно получается, при такой-то крепости напитка. Пора уходить. Еще бы найти какой укромный уголок, дабы выполоскать все без остатка.

На город опустилась вечерняя прохлада. После душного и затхлого помещения – блаженство. Нет, Механошин, разумеется, предпринял необходимые меры и окна в доме были открыты, впуская свежий воздух. Вот только это мало помогало ввиду большой скученности людей.

Впрочем, пока находишься внутри, и уж тем более когда наконец сбывается твое заветное желание и долгое ожидание вознаграждается сполна, на подобные мелочи не больно-то обращаешь внимание. Именно поэтому, вдыхая вечерний воздух и подставляя разгоряченное лицо прохладному ветерку, Анна чувствовала себя на седьмом небе от счастья.