Татьяна Сорокина - Мыколка

Между тем, князь и Николенька уже давно обживали новое место жительства. Старый особняк на Невском проспекте вновь пришел к жизни больше, чем через десять лет. Не один год в нем горела свеча только в комнате дворецкого, да в людской, где проживали сторожа и дворник. Надо сказать, что за это время они почти забыли, как выглядит их хозяин, который не выбирался из Энска долгие годы. Поэтому его приезд без предупреждения привел их в жуткое замешательство.

Князю дорога далась очень тяжело, и последние перегоны он почти не мог ходить. Поэтому, когда сани извозчика остановились напротив особняка, Николке пришлось выносить из них отца на руках. Тот смотрел на него, слабо улыбаясь, и только одинокая слеза скатилась у него по щеке.

У парадных дверей с чугунными львами, он поставил князя на землю и, поддерживая его одной рукой, начал стучать в дверь молотком, висевшим для этой цели. Прошло не меньше десяти минут, когда в одной из комнат первого этажа появился неяркий свет. И вскоре старческий голос из-за дверей спросил, чего нужно поздним визитерам.

— Энгельбрект, — открывай, это я, — устало проговорил князь.

За дверью охнули, что-то упало, загремело, и начались поиски упавшего ключа.

Николка между тем вопросительно посмотрел на отца.

Тот улыбнулся.

— Да Ванькой дворецкого когда-то звали, это дед твой, мир его праху, пошутил, назвал парня Энгельбректом, и откуда только имечко выкопал. А тому впору и пришлось, ходил по молодости довольный. А потом так и остался с именем этим, теперь уж, наверно, до смерти.

Дверь все же со скрипом открылась, и Николка занес князя в холодный темный вестибюль.

— Ваше Сиятельство, что же с вами приключилось, таким больным заявились? — взволнованно заговорил высокий старик, с примечательными пушистыми бакенбардами, одетый в потрепанный мундир с золотым шитьем. Если Николка уже не знал, кто это такой, он бы точно принял его за отставного генерала.

— Погодите с разговорами, покажите лучше, куда надо князя нести, — прервал он излияния дворецкого.

Энгельбрект схватил подсвечник с двумя свечами и пошел к лестнице ведущей на второй этаж. Николка шел за ним и без труда нес, почти невесомого для него, отца.

На втором этаже они прошли в большую спальню. Вся мебель там была покрыта чехлами. Когда Энгельбрект начал сдирать чехол с кровати поднялась куча пыли, от которой все расчихались.

Тут князь неожиданно звучным голосом сказал:

— Николенька, поставь меня, пожалуйста, мне вроде легче немного стало. Я присяду в кресло.

В это время в коридоре послышался грохот. Николка встревожено посмотрел туда, но Энгельбрект сообщил

— Да это Ерема дворник дров принес, сейчас голландку затопит. Мы ведь только раз в неделю весь особняк протапливаем. А сейчас пусть хоть здесь в спальне тепло будет.

Разговорчивого старика теперь прервал сам князь, обратившись к сыну

— Николенька, сынок, принеси мой несессер, ну ты знаешь, с моими притираниями. Сейчас меня Энгельбрект разотрет, и я прилягу.

Из рук стоявшего в дверях дворника, услышавшего эти слова, с грохотом вновь посыпались оставшиеся поленья, и он вместе с Энгельбректом растерянно смотрели на Николку.

— Ваше Сиятельство, так, что же это ваш сынок будет? — не выдержал дворецкий.

— Да, — просто ответил князь, — это мой сын Николай Андреевич Шеховской.

На следующий день, особняк или лучше сказать дворец, уже не напоминал холодный склеп. С десяток женщин намывали полы, стены, выносили и выбивали ковры, протирали пыль. И вскоре уже нельзя было сказать, что в этом доме почти никто не жил десять лет.

Князю, после ночи, стало значительно легче и он, полулежа в постели, объяснял дворецкому, что ему предстоит сделать.

За день суета в доме была замечена соседями и уже к вечеру стали появляться посыльные с записками от старых знакомых князя с просьбами о визитах. Но Андрей Григорьевич все эти просьбы отклонил, ссылаясь на плохое самочувствие, и занятость обустройством.

— Вот через три-четыре дня буду рад видеть вас у себя, — писал он в ответных записках.

Следующим утром Николенька сидел в своей комнате у письменного стола и размышлял. С тех пор как всего несколько месяцев назад он вдруг ощутил себя настоящей личностью, у него почти не было времени осознать, чем и кем он является. Все события так быстро происходили, что казались ненастоящими, как будто он видел это все в длинном сне. И только сейчас до него начинала доходить вся огромность изменений в его жизни, и от этого ощущения мурашки пробегали по спине.

Князь среди неотложных дел на первый день пребывания в Петербурге, на первое место поставил решение вопроса с его обучением. Ведь по сути дела Николай ничего не знал, и пробелы в его знаниях были громадные. И сейчас он ожидал появления первого преподавателя, который должен будет готовить его к назначенной им аудиенции. До поездки в Зимний дворец оставалась немногим больше недели, и надо было узнать и выучить очень много. Также на сегодня ожидался приезд портного, который должен был сшить мундир, в котором было бы не стыдно появиться у Императора.

Решив, что зря тратить время ему нельзя он взял из стопки книг, которые уже с утра появились у него в комнате, учебник греческого языка, лежащий сверху и принялся за его изучение.

Он уже прочитал почти половину книги, когда в двери постучали. После разрешения в двери вошли два старика дворецкий Энгельбрект и второй, одетый почти также, только его мундир был новей, и бакенбарды еще длиннее. Было видно, что они испытывают друг к другу явную симпатию.

— Вот ваше Сиятельство, — произнес дворецкий, — это Петр Филиппович Смолянский мажордомом служил в Зимнем дворце до недавнего времени, сейчас на пенсионе по причине нездоровья. Он вам все растолкует по порядку, что и как надлежит вам делать, когда у батюшки государя императора будете. А я, извините, пойду, батюшка ваш, меня сегодня поручениями нагрузил изрядно.

Он вышел и хмурый, чем-то недовольный мажордом начал свой урок.

Когда он выяснил, что его ученик вообще понятия не имеет об этикете, его мрачность еще более возросла. Но, началась учеба, и по ее ходу княжич начал ловко кланяться, щелкать каблуками, и все прочее, и лицо Смолянского просветлело.

— Я-то грешным делом думал, что все, согласился за неделю выучить, а ведь дело то пропащее, невозможно такое совершить. Повелся на деньги, что его Сиятельство ваш батюшка посулил. А тут, смотри-ка вроде и получается все, — пробормотал он себе под нос.

Через три часа, повеселевший мажордом ушел, пообещав завтра появиться вновь. А Николку позвали обедать.

Сегодня обед для него не представлял такой трудности, как несколько дней назад. Он вполне свободно действовал множеством вилок, ножей и ложек под внимательным взглядом отца.