Александр Конторович - Смертник в серой шинели. Тетралогия

Судя по выражению морды лица — знает. И активно туда не хочет.

— Так вот — у тебя есть два пути. Первый — ты станешь моим рабом и будешь слепо исполнять мою волю. И здесь, и после смерти. Хочешь этого?

Не хочет — вон как головою замотал, того и гляди — оторвется.

— Путь второй. Расскажешь мне то, что я хочу знать. Потом я развяжу тебя и верну кольцо. Ты будешь волен делать то, что хочешь. Это, с вашей точки зрения, будет меньшим злом по отношению к Ордену. Хочешь — живи, нет — можешь умереть так, как и положено любому из вас.

Втыкаю в щель между камнями щепку.

— Когда ее тень дойдет до твоей ноги — дашь ответ. Не разочаруй меня…

Мы отходим в сторону. Брат Рон с интересом смотрит на меня.

— И вы думаете, что это с ним сработает?

— Бог весть, — пожимаю я плечами, — но попробовать можно. Я поставил его сейчас в такую ситуацию, что как бы то ни повернулось, а он неминуемо предает Орден. В его воле свести этот ущерб к минимуму. И чем сильнее он предан интересам Ордена, тем больше вероятности, что он согласится на мои условия. Как вы знаете, жизнью они не дорожат, а вот правильная смерть — это едва ли не самое главное для него. И это тоже серьезный аргумент для его раздумий.

Рон кивает и отходит к своим ребятам. Со мною остается только Лексли.

Кот ничего не говорит. Присев на лавочку, он с любопытством рассматривает нашего пленника.

— Ну а ты-то чего молчишь? — спрашиваю его.

— А я просто смотрю. Мне интересно, сколь велика его преданность Ордену. В твоих рассуждениях есть здравое зерно. Но поскольку это первый из Молчащих братьев, с которым хоть кому-то удалось пообщатся, я обожду пока делать какие-либо прогнозы.

Посмотрев на отошедшего в сторону монаха, он спрашивает меня:

— Флягу свою он тебе сам предложил?

— Да. Я только сказал ему, что пить хочется.

— Эти ребята никогда и ни с кем не делятся своей едой и питьем.

— Это еще почему?

— Устав их Ордена прямо запрещает преломлять хлеб и делить воду с тем, кто не является членом Ордена.

— Это что же за Орден такой суровый? Это нельзя, то нельзя…

— Орден Стражей Спокойствия. Про них вообще мало чего известно. Почти как Молчащие братья — только внутри церкви. Я так и вижу-то их в первый раз. Они вообще мало появляются на людях. А про их монастырь ходят всяческие легенды. Никто даже не знает, где он находится. А гости никогда не переступают его порога.

— Как раз в этом-то ничего удивительного нет. Какова болезнь — таково и лекарство. И в моем мире так же поступали. И не раз.

— Ну… может быть. А вот то, что он тебе свое питье дал, — весьма интересно! Что он тебе при этом сказал?

— Да ничего особенного. Поблагодарил за помощь внизу.

— Мне, однако, он ничего подобного не сказал, — язвительно замечает Лексли. — А ведь я тоже там был.

— Но флягу-то он дал и тебе!

— Пожалуй…

Рон возвращается и присаживается рядом с нами.

— Ну как там наш пойманный? Добралась до него тень?

Монах кивает:

— Да.

— Ну, что, пойдем, поговорим с ним?

Мы встаем и дружно топаем к пленнику.

Он выглядит постаревшим и осунувшимся, судя по всему, мысли его одолевают достаточно тяжкие.

— Ну, что — решил?

Клиент кивает. Рон делает знак, и у него изо рта вытаскивают деревяшку. Стрелок сплевывает на песок и прокашливается, прочищая горло.

— Что бы ты ни надумал, — предупреждаю я его, — помни: умереть мгновенно ты можешь только от моего клинка. Возможно, ты рискнешь измыслить что-нибудь и вовсе хитроумное, но на выполнение любого твоего замысла все равно уйдет какое-то время. А мне достаточно будет произнести несколько слов. И все — ты мой раб. При жизни и после смерти. Понял меня?

Он кивает.

— Понял, — говорит он хриплым голосом.

— Хочешь воды?

— Хочу.

Лексли делает знак, и кто-то из солдат подносит к его рту кружку с водой. Он выпивает воду несколькими крупными глотками. Солдат убирает кружку и отходит в сторону.

— Я не спрашиваю твоего имени. Но как высоко ты стоишь в иерархии Ордена?

— Я Наблюдающий.

Краем глаза я вижу кивок брата Рона. Значит, ранг пленника достаточно высок.

— Ну, что ж, значит, разговор с тобой будет интересным.

— Пусть отойдут все остальные. Я не буду при них говорить.

Рон поворачивается и отходит в сторону. За ним это делают все монахи и Лексли. Отойдя метров на пятнадцать, они присаживаются, не сводя с нас внимательных глаз.

— Расскажи мне о вас, — спрашиваю у стрелка. — Чего вы хотите достичь в этом мире?

Его глаза слегка оживляются. Судя по всему, не этого вопроса он ждал.

— Мы были первыми в этом мире, кто пришел к пониманию его сущности. Все прочие верования возникли уже позже.

— Иными словами — вы единственные, кто познал истину?

— Да! — с некоторым вызовом отвечает мой оппонент.

— Ну, тебе виднее, — отвечаю я. — В конечном итоге я всего лишь прохожий в этом мире. И не собираюсь вникать в то, кто из вас прав, а кто нет. У меня и своих дел хватает, знаешь ли…

Оппонент снова кивает. Судя по всему, моя репутация на всю голову отмороженного и беспринципного негодяя пока что находит подтверждение в его глазах.

— Мы единственные, кто правильно понимает свое место в этом мире.

— И каково же оно?

— Предназначение человека — служить высшему существу. Ведь и ты являешься его слугой, хотя и понимаешь это по-своему.

— Интересно! С чего это ты взял?

— Ты можешь убить не только тело человека, но и его душу. Никто из нас так не может, а значит, тебе доступен более высокий уровень мастерства, чем нам. Но ты — один. А нас много.

— Ты говоришь — служение… А в чем оно состоит?

— Не будешь же ты спорить, что еще никто из людей, живущих под этим небом, не сумел избежать смерти?

— Не буду.

— Что может быть более высокой целью, чем облегчить путь человека к своему венцу?

— То есть как живет человек, с вашей точки зрения, не так важно. Важно, как он умирает?

— Не только. Важно еще то, во что он верит при этом. Мы все, умерев должным образом, соединяемся с Незримым, тем самым усиливая его мощь. И в последующем своем перерождении становимся еще более сильными и могучими. Наступит день, когда весь мир будет подчинен истинной вере.

— И что тогда?

— Тогда и откроются нам пути к дальнейшему совершенствованию и росту.

— Ты так уверенно об этом говоришь…

— Я знаю, что говорю. Иногда божественное просветление сходит на некоторых из наших братьев. Телесно оставаясь здесь, духом своим проникают они сквозь пространство и время. И, возвращаясь сюда, рассказывают нам о том, что видели и чувствовали.

— Интересно. И как часто такое происходит?

— С начинающими — редко. Может быть, раз или два раза в год. Чем выше поднимаешься в своем познании, чем больше твои заслуги перед братьями, тем чаще снисходят на нас моменты просветления.