Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015

– Войны?! – тоже повышает голос троянец. – Еще вчера я был готов к ней, нет, я жаждал ее куда сильнее, чем ты! Не думай, что пара ночей, проведенных в твоей тюрьме, поколебали мою решимость. Но теперь… какой теперь в ней смысл?! Именно поэтому я стою сейчас перед тобой, Менелай, сын Атрея, полностью в твоей власти. Именно поэтому не нагнулся за твоим кинжалом, хотя от ненависти к тебе трепещет каждый мой волос, женоубийца. Так подними его сам и закончи начатое, я готов!

– Нет, царевич, – качает головой спартанец. – Твоей крови не будет на моих руках. Как нет и ее. – Он усмехается. – Эринии не потревожат мой покой, хотя еще прошлой ночью я готов был убить жену. Сжать ее тонкую шею и глядеть, глядеть в эти прекрасные глаза, не отрываясь, пока в них окончательно не погаснет жизнь. Но прежде я должен был задать Елене вопрос и услышать ответ на него. Горкий [13]мне свидетель, если бы она сказала, что любит меня, что выбрала тогда из всех прочих женихов по любви, а Парис был лишь слабостью, неожиданной вспышкой похоти или кратким помрачением рассудка…

Менелай закрывает лицо руками.

– Сначала я подумал: она поняла, что не сможет обмануть меня… на этот раз. Когда я вошел в спальню, она лежала вот так же, как сейчас. Такая прекрасная… Такая холодная… И в пузырьке, который выскользнул из ее пальцев, было вполне достаточно пахнущей миндалем смерти для того, чтобы попытаться догнать ее там, куда она сбежала – вновь сбежала от меня. Но я не смог, хотя, может быть, так было бы лучше для всех. А потом…

– А потом?! – страшным эхом откликнулся троянец.

– А потом я склонился над лицом своей жены, чтобы в последний раз поцеловать ее губы, и не ощутил на них запаха яда. И тогда я заглянул в ее глаза.

В глазах у мертвой женщины нет ни обреченности, ни решительности, ни счастья освобождения. В них застыл лишь ужас, исказивший прекрасные черты. А еще там, на самом дне, словно тонкая паутинка утреннего тумана, тающего под лучами солнца, дрожит образ… тень… – два серых крыла. Да в покоях едва уловимо пахнет хищной птицей. И Менелай тут же вспоминает, какая птица способна летать по ночам.

Мгновенно протрезвев, будто и не пил два дня напролет неразбавленное, царь Спарты выбегает из покоев, громким голосом призывая стражу. Хотя и понимает, что опоздал. Но даже он не догадывается, насколько.

«Почему ты так смотришь на меня, Прокл? Тебе непонятен приказ?»

Молчание.

«Приведи сюда царевича Трои. Немедленно!»

Молчание.

«Он жив?»

Молчание.

«Неужели кто-то посмел нарушить мое приказание и убить его?»

«Мой царь…»

«Ну же!»

«Мой царь… – воин облизывает губы. – Ведь сегодня утром, когда я стоял на страже у темницы, куда по твоему приказу был помещен троянец…»

Твердый, уверенный шаг. Облик, известный в Спарте всем – от начальника дворцовой гвардии до последнего домашнего раба. Горящее праведным гневом лицо и обнаженный меч в руке. Властный голос, которому невозможно не подчиниться, даже не сверкай в волосах пришедшего царская диадема: «Открывай!» Скрип двери. Короткое восклицание, в котором удивление тут же сменяется предсмертным хрипом. Тяжелые капли, отметившие путь человека из темницы обратно в коридор. И холодный, лишенный эмоций голос: «Тело бросить собакам. Голову поместить в уксус и немедля послать с самым быстрым кораблем в Трою. А еще отправьте гонцов ко всем нашим союзникам и, главное, к богоравному Агамемнону, царю Микен. Передайте ему: он давно искал повода к войне с Троей. Брат дает ему этот повод».

Двое мужчин стоят на балконе. Плечо к плечу, как щитоносцы в строю. Ненавидящие друг друга так, как это только возможно. Потерявшие в одну ночь самого близкого, самого любимого человека. Крепче родственных уз связанные этой потерей, общей на двоих, а еще – общим обманом, предательством и общей на двоих ненависти к убийцам, пред которой меркнут все споры между ними.

– Небо светлеет… Тебе пора…

– Да…

– Возьми. Мало ли что…

Царевич несколько мгновений смотрит на знакомый уже кинжал, а потом решительно берет его и затыкает за пояс. Еще немного медлит и негромко спрашивает:

– И все же, Менелай, почему? Почему его, а не меня?

– Я думал об этом весь день, прежде чем позвать тебя. И, кажется, понял. Вы оба – сыновья Приама и одинаково дороги ему, но если тебя в Трое любят, то его – боготворят. А еще убийцы слишком сильно хорошо помнят некоего пастуха и решение, некогда принятое им на вершине Иды.

Кажется, драгоценный мрамор балконных перил сейчас треснет и раскрошится – с такой силой троянец вцепляется в него обеими руками. Он тоже начинает понимать, и царь предупреждающе вскидывает руку, не давая роковым именам сорваться с губ царевича:

– Нет! Молчи, безумец, если тебе хоть немного дорога жизнь! Я и без того вижу, что ты, наконец, осознал, с кем неразрывно связаны сова и диадема. Так вот, Они были уверены: царевича Париса ослепленный ревностью Менелай убьет и сам, но он вполне может отпустить царевича Гектора. Справедливого Гектора, который без колебаний привел любимого брата на верную смерть и сам готов был умереть, лишь бы не допустить непоправимого, – спартанец горько усмехается. – И Они почти угадали. Клянусь… моей царской диадемой, которую я терпеть не могу и никогда не надевал без особого повода, даже сейчас, приняв решение, я совсем не против посмотреть, какого цвета у тебя потроха, богоравный Парис!

– И все же – не только отпускаешь, но даже даешь денег, чтобы нанять корабль?

– Да. Потому что если я убью тебя, это будет означать Их победу. А смерти твоего брата и… моей жены останутся не отомщенными.

В глазах троянца – почти священный ужас:

– Отмщение? Как можем мы с тобой отомстить бо… Им? Сове и Диадеме?

– Не допустить великой войны между Ахайей и Троей, которой Они так настойчиво добиваются. Войны, ради предотвращения которой Гектор пошел на смерть.

Скулы царевича Париса твердеют.

– Войны не будет, – твердо произносит он. – По крайней мере, сейчас. Я смогу… найду слова, которые убедят отца и мой народ. Надеюсь, ты тоже сможешь объяснить все своему брату и прочим… Быть может, мы с тобой еще встретимся в бою, чтобы раз и навсегда решить наш спор, но это будет решение, которое примем мы сами. Пока же – радуйся, Атрид!

– Радуйся, Приамид! Постарайся не сгинуть в пути и дожить… до нашей следующей встречи!

И первый луч солнца падает на две кисти, стиснувшие предплечья в воинском рукопожатии. А с ветки растущей рядом с дворцом оливы, громко хлопая крыльями, взмывает большая серая птица…

– Ну? И когда ты мне расскажешь? – Агнешка сидела на перилах, отделяющих пешеходную дорожку от буйной зелени дворцового сада, и лениво качала ногой. Солнце золотило ее светлые волосы, и казалось, что его лучи запутались в них, как в мягком шелке.