Алексей Кулаков - Магнатъ

Так что когда к нему на квартиру прибежал мальчишка-посыльный, Дмитрий Павлович с легким сожалением отложил в сторонку «Этюд в багровых тонах» гениального Артура Конан Дойля, перечитываемый уже в четвертый раз, и спокойно подхватил свой «дежурный» саквояж. Спустился с третьего этажа полицейской части (ибо жил двумя этажами выше официального места работы), после чего неспешным шагом и всего за семь минут добрался до одной из достопримечательностей Хитрова рынка — трактира с высоким и поэтическим названием «Сибирь». Сие почтенное (особенно для опытных карманников и крупных скупщиков краденого) заведение издавна служило многим «деловым» людям своеобразной трудовой биржей. Здесь они всегда могли отдохнуть от трудов неправедных, узнать последние новости и слухи, договориться о совместной «работе» с более удачливыми коллегами, взять хорошую наводку на богатый дом или квартирку, попросить небольшое вспомоществование после возвращения из тюрьмы…

— Ну-с, Федот Иванович, что у вас случилось на сей раз?

Дюжий городовой по фамилии Рудников в один затяг добил папироску, щелчком пальцев отправил опустевшую гильзу прочь и довольно-таки равнодушно ответил:

— Да как обычно у нас, Дмитрий Палыч. Поножовщина.

Зайдя вслед за полицейским чином в «Сибирь», по случаю произошедшего в ее стенах практически безлюдную (разве что сам трактирщик да несколько его служек приглядывали за порядком — а за ними самими наблюдал второй городовой), Кувшинников привычно скинул сюртук, скатал его подкладкой наружу и аккуратно уложил на верный саквояжик.

— Что ж, приступим к осмотру.

— Доброго утречка вам, Дмитрий Павлович!

Подтянувшийся поближе городовой Лохматкин почтительно поздоровался и небрежно махнул своей ручищей куда-то в глубь полутемного помещения.

— Чернявый и два его дружка вон там — зарезали их, как курчат. Еще один в закутке лежит, рядом с задним выходом. Похоже, убежать хотел, да вот не повезло бедолаге. Остальных помяли немного, но шкурка целая, жить будут.

Миновав полдюжины потерпевших (заодно являвшихся вроде как ценными свидетелями), стоически дожидавшихся того светлого момента, когда их наконец осмотрят и, быть может, даже подлечат, представители власти и медицины добрались наконец до места происшествия. Где тут же и разделились: почитатель Шерлока Холмса и доктора Ватсона вооружился большой лупой и принялся за осмотр, а коллега инспектора Лестрейда равнодушно подпер собою стенку и приготовился немного подождать. Равнодушно — потому что трупов он уже насмотрелся во всех видах и давно уже ничему не удивлялся. А насчет подождать, так все было еще проще: медик полицейской части никогда не выполнял свои обязанности спустя рукава, очень ответственно относясь к любой, даже самой незначительной, бумажке за своей подписью. За что, собственно, его и уважали, ибо лечил он так же обстоятельно и хорошо, как и оформлял заключения о смерти.

— Ну?

Несмотря на свои богатырские стати, Рудников (как, впрочем, и Лохматкин) умел при надобности ходить практически бесшумно. И вообще быть неприметным, что не раз помогало ему в насквозь криминальном районе.

— Сам не видишь, что ли?

— Что-то долго сегодня.

Полностью игнорируя тихий разговор, молодой медик проследовал мимо городовых в сторону неудачливого «бегунка», задумчиво хмурясь. А минут через пять вернулся обратно, еще и озадаченно потирая высокий лоб.

— Странная какая-то история получается, Федот Иванович. А вообще, как все это дело произошло?

Доблестный страж порядка пожал плечами и, решив не утруждать попусту свой язык, подозвал чужой. Причем выбрав именно тот, что был вполне хорошо подвешен, а его обладатель — даже самую малость образован.

— Давай, чернильная душа, излагай. Да чтобы как на исповеди мне!

Недоучившийся (причем сильно) писарь, нашедший себя в скупке и перепродаже уворованного шмотья, мялся, жался, опасливо поглядывая на здоровенные кулаки дюжего полицейского, но изливать душу не спешил.

— Ну?! Чего молчишь?

Понятливо покосившись на оттопыренные уши остальных кандидатов в рассказчики, Рудников проявил уважение к особенностям местного этикета, легонько махнув рукой.

Бумс!

Упав от добродушной оплеухи на пол, старательно заплевываемый целыми поколениями аборигенов Хитровки, мужчинка тут же шмыгнул носом и тихонечко прогундосил:

— Сразу бы так и спрашивал, а то канителисся…

— Ну!

— Поначалу их пятеро было. Морды тряпками замотаны, как зашли — двое у двери осталися, остальные головами повертели да сразу к Захарке за стол подсели. Полялякали там с ним о чем-то чутка, а потом раз — взяли да и замесили Чернявого. А? Да, и дружков его тоже. Ну обчество стало интересоваться…

Свидетель осторожно прикоснулся к боку, явно проверяя целостность ребер. Остальные хитровцы невольно повторили этот жест, осторожно оглаживая разнообразно пострадавшие места.

— …так они втроем всех на пол сложили, ироды, да ловко так! Немного попинали, показали пистоль да сказали — кто будет бузить, того сразу наглухо уработают. Серьезные люди, по всем повадкам видно. Потом за Захарку принялись — дружков-то его почти сразу кончили, а у него все чего-то допытывались.

Увидев заинтересованный взгляд сразу двух городовых, мужчина торопливо открестился:

— Не слышал! Вот те крест святой, Федот Иванович, далеко я лежал. Да и тихо они расспросы свои вели, только и видно было, как Захар им в ответ губами шлепает.

На что тот недоверчиво хмыкнул, но настаивать не стал:

— Дальше говори, болезный.

— Потом с заднего ходу еще двое пожаловали. Они все пошептались чуток между собой, да и ухандорили с трактиру.

— И что, никто за ними не метнулся?

— Тама один дядечка напоследок сказал — мол, если увидит кого любопытного, то они вернутся. И весь трактир, значица, того… на ножи поставят. Хорошо так сказал, душевно.

— Все?

— Ага. Мне бы это, микстурку там какую, а? Так в душу приложились, проклятущие, что едва кишками не подавилси.

Благодарные слушатели оказались еще и сострадательными. Пусть не все — но даже одного доктора хватило, чтобы проявить жалость в виде квалифицированной медицинской помощи. В основном словами утешения и поддержки, но кое-кому и в самом деле достались пакетики с порошками и целебные капли — тем, кто едва-едва держался на ногах. После чего посетители одного трактира тут же захромали-заковыляли в другой, являвшийся опять-таки очередной достопримечательностью Хитрова рынка. Правда, в «Каторге» публика отиралась не в пример серьезнеее — беглые арестанты и ссыльные, дезертиры и закоренелые душегубы… Но не идти же им было в «Пересылку», где отиралась нищета-рванина, всякие бездомники да мелкие барышники? Эта публика уж точно ничего никому не нальет — а выпить хотелось просто неимоверно!..