Андрей Валентинов - Око силы. Четвертая трилогия (СИ)

Страшная неделя, наконец, завершилась, май покатился дальше, и только разбирая накопившие за эти дни газеты, бывший замкомэск узнала, что успела не всюду. За день до похорон Вырыпаева на небольшом кладбище в Химках, за городской чертой Столицы, прошли скромные похороны старейшего члена партии Пантелеймона Николаевича Летешинского и его жены. В коротком некрологе, спрятанном на последней странице «Правды», сухо, без эмоций, сообщалось о самоубийстве супругов «под влиянием психического расстройства».

О том, что квартира самоубийц сгорела дотла, Зотова узнала, вернувшись на службу. Это и стало последней каплей. Кавалерист-девица молча, ни с кем не разговаривая и не отвечая на вопросы, прошла в свой кабинет, положила на стол чистый лист бумаги и написала заявление об уходе.

* * *

— Выпить вам, Ольга Вячеславовна, надо, — констатировала секретарь товарищ Бодрова, заявление перечитав. И предупреждая неизбежный вопрос, невозмутимо добавила:

— Я не бром в виду имею.

Хоть и не о том Зотова думала, но все-таки удивилась. Подобных склонностей за Татьяной прежде не замечалось, да и время, считай, самое неподходящее. Утро, начало рабочего дня…

— Выпейте, — твердо повторила секретарь. — Я такие вещи с фронта помню. На вас, Ольга Вячеславовна, Ангел взглянул. Пейте, может, отгоните еще.

Бывший замкомэск примету знала, как и все, кто прошел войну. Взгляд Ангела — страшное отражение близкой гибели. Такое словами не объяснишь, и в книгах ученых не опишешь. Вроде, и лицо, как лицо, и глаза самые обычные. Но Ангел Смерти уже успел наложить печать.

Выпивка и вправду помогала, пусть и не всегда. Уходила Смерть, отступала, чтобы другую жертву найти. Потому и пили перед атакой. Опытные командиры закрывали на такое глаза. Кто скажет, за кем Ангел прилетит завтра?

Зотова все же не поддалась, на заявление кивнула:

— Отнесете в кадры, товарищ Бодрова. И пусть чего хотят, то с ним и делают. Все, шабаш, отслужила!

Секретарь, поджав губы, поправила повязку на страшном лице, присела рядом, стул пододвинув.

— Может, все же останетесь, Ольга Вячеславовна? Весь сектор за вас горой. Вы же видели, как вас выручать собирались. Нужны вы нам. И делу нашему нужны!

— Какому такому делу? — Зотова хрипло рассмеялась. — Авиамоторы у французов воровать? Без меня своруют, дело нехитрое. Я вам, Татьяна, лучше сказку старую напомню — про золото дракона. В пещере дракон жил, сокровище стерег. Шли в пещеру люди, чтобы дракона убить, только не возвращался никто. А потом узнали, что не в драконе дело. Убивали его, дракона, золото в руки брали — и сами драконом становились. Мне в этой сказке жить больше нет охоты. А то и вправду чешуей зарасту.

— Сказка, значит? — проговорила секретарь, вставая. — Жалеть себя начали, Ольга Вячеславовна?

Отступила на шаг, прямо в глаза взглянула:

— Вы нужны нашей стране, России! Великой России! И перестаньте нюни распускать, стыдно!..

Из кабинета вышла, дверь не прикрыв. Зотова так и осталась на месте. Нюни распускать и вправду не след, и дело бросать негоже. Но уж больно голос бывшей штабной работницы звучал непривычно. Холодом от него веяло, пороховым дымом…

Татьяна вернулась через минуту. На стол с легким стуком приземлилась пузатая хрустальная рюмка.

— Пейте!

Вот и бутылка тяжелого черного стекла. На этикетке памятные буквы: «Grappa Storica Nera». Та самая, что полтора года в бочке из дуба лесов Лимузена часу своего ждала.

Татьяна наполнила рюмку до краев, дернула подбородком.

— Залпом — и сразу. Потом поговорим.

Бывший замкомэск не стала спорить. Выпила, вкуса не ощутив, через стол наклонилась:

— Здорово, товарищ ремингтонистка! Это чего же у нас выходит? Дворянка, на фронте была, с Кутеповым общалась, с террористами дружбу водила. Наши-то болваны по верхам шерстили, а зачем шпионке на самый верх карабкаться?

— Не ремингтонистка, — Татьяна вновь коснулась повязки. — Штаб-ротмистр, но в штабах никогда не служила. Летом 1920-го попала в плен к красногадам и, к сожалению, не умерла. У меня было сто причин пустить себе пулю в висок, Ольга Вячеславовна, но я все-таки решила жить. Ради моей Родины, ради России! А вы, извините, как гимназистка, потерявшая невинность с заезжим гусаром. Очнитесь!..

Вновь наполнила рюмку, но Зотова пить не стала. Открыла ящик стола, руку сунула…

— Пистолет ваш я забрала, — невозмутимо заметила штаб-ромистр. — Не нужен он вам. Я не шпионка. Меня пригласили в Столицу, как представителя кутеповской организации. Пока неофициального. Подчеркиваю — пока! В крайнем случае, меня арестуют и расстреляют, но переговоры все равно продолжатся. Кстати, его превосходительство Александр Павлович велел передать привет и напомнить ваш с ним разговор в Париже. Если вы примете правильное решение, вам присвоят офицерское звание согласно последней занимаемой на фронте должности. Так что будем в равных чинах.

Татьяна достала пистолет, положила на стол.

— Держите! Патроны у меня в столе, потом заберете. А с должности просила бы не уходить. Заграничная переписка Техсектора никем не просматривается, для моей работы это очень удобно. Мало ли кого вместо вас назначат? Кстати, о письмах. Это вам, Ольга Вячеславовна!

На зеленое сукно стола, по левую строну от пистолета, лег маленький конверт. На белой бумаге — надпись знакомым почерком: «Госпоже О. В. З.» Зотова ахнула. Арцеулов! Ростислав Александрович!..

Схватила письмо, зубы оскалила:

— Если с ним что-то случилось, я тебя, шкура белогвардейская, голыми руками потрошить буду.

Татьяна не дрогнула, лишь взглядом потемнела:

— Будьте сдержанней, госпожа Зотова. Я всего лишь выполнила работу почтальона. Наш человек в эстонском посольстве уехал в отпуск, а дело срочное. Подполковник Арцеулов больше не сможет вам писать, о чем, собственно, и сообщает. Подробности позвольте не докладывать, дело секретное… Итак, на что мы можем рассчитывать? Я могу порвать заявление?

Бывший замкомэск поглядела на бутылку, прикоснулась к холодному стеклу:

— А если нет? Если не стану вашу шпионскую лавочку покрывать?

По страшному изуродованному лицу промелькнула усмешка, такая же страшная.

— Ангел уже пришел за вами, Ольга Вячеславовна. На вас его печать! А если без поэзии, то в ближайшие дни вас арестуют и расстреляют.

Зотова, понимающе кивнув, перехватила поудобнее бутылку…

— У, контра недобитая!..

Штаб-ротмистр отшатнулась, рука скользнула к поясу. Ольга, рассмеявшись, швырнула черную бутыль точно в центр стальной дверцы сейфа, забрала пистолет.

Вышла — и дверью хлопнула.

3

И снова — траурные повязки на рукавах. И траурный митинг, как недавно совсем, в Пачанге. И горячая речь представителя Центрального Комитета товарища Мехлиса: