Роман Злотников - Кадры решают всё

Такие расчеты я пока здесь не давал, в первую очередь потому, что не мог себе представить методику расчета большинства поправочных коэффициентов. Не вообще, конечно, а с требуемым уровнем достоверности. А без них наши методы расчета ничуть не точнее тех, что имелись здесь… Впрочем, конкретные цифры утренней атаки, скорее всего, отличались от наших нормативов, но общее соотношение точно не изменилось. Ну и наши «побегушки» по тылам тоже немцам серьезно подгадили, иначе они уже давно прорвали бы фронт на всю глубину и громили бы наши части, перебрасываемые для затыкания прорыва, где-нибудь в районе Рославля. И по частям. А не как сейчас, всего километров на пятьдесят-семьдесят южнее и восточнее прежней линии фронта. Если, конечно, сводки о положении на фронте, которые мне приносил Коломиец после сеансов связи с, так сказать, «большой землей», были точными. Ну, да, немцы продвинулись. Ну, так никто и не рассчитывал, что их удастся остановить не сдвинувшись ни на шаг. Да и вообще, то, что даже с учетом всего вышеизложенного, немцы все еще не вышли на «оперативный простор», каждый раз после вроде как решительного прорыва наталкиваясь на новый, спешно подготовленный рубеж обороны, можно было считать настоящим чудом.

И я практически не сомневался, что это чудо скоро закончится. Слишком много наших войск уже было разбито, потрепано и рассеяно на таких рубежах. Нет, не потому, что наши плохо сражались. Просто слишком большая разница в, так сказать, классе между нами и немцами. В два с лишним года войны. Причем войны победоносной. Но даже если фронт будет прорван уже сегодня, как минимум десять дней мы все-таки для нашей армии выиграли. А это реально много. Даже с нынешними очень, по моим меркам, неторопливыми темпами ведения боевых действий.

– …и этот Вернер Мельдерс был одним из них. А вот этот аэродром он, вполне возможно, посетил в том числе и из ностальгических чувств. Хотя… – я сделал вид, что задумался, – вполне возможно, что и не только. Явно серьезные ребята на нем базировались. Вспомните, сколько было крестов на бортах самолетов, которые мы столь успешно отправили в утиль. Десятки и десятки.

Да, так оно и было. Вот только я отнюдь не предполагал, что там базировались очень серьезные ребята. Я знал это точно.

– Да уж… – старший лейтенант хмыкнул. – Серьезные звери. И охрана у них была – будь здоров. А взяли вы их просто фантастически чисто. Мой старшина до сих пор в шоке от того, что мы только семерых потеряли. Такая мясорубка была…

Это – да. Аэродром под Старым Быховым [44]охранялся весьма серьезно. Уж не знаю, все ли аэродромы люфтваффе охранялись таким образом или конкретно этот, а может, дело было в том шорохе в немецких тылах, который мы навели, но этот аэродром, на котором базировалась почти сотня самолетов, большая часть из которых была истребителями (а еще несколько десятков пикировщиков и по несколько штук трехмоторных транспортников и одномоторных связных «аистов»), охранялся более чем серьезно.

Кроме полутора десятков малокалиберных зенитных орудий и четырехорудийной батареи зенитных пушек среднего калибра аэродром охраняло около батальона пехоты, на вооружении которой было шесть немецких бронетранспортеров с пулеметами, а также четыре трофейных советских пушечных бронеавтомобиля типа БА-10. Три из них, внешне, были на ходу, а у четвертого отсутствовало два колеса с левого борта. Так что левым бортом он опирался на короткие металлические козлы, сваренные из обрезков рельсов. Но вооружение у него, похоже, было в полном порядке. Кроме того, по периметру аэродрома были оборудованы шесть пулеметных гнезд, три из которых были позициями, укрепленными мешками с песком, а другие три были оборудованы в окопах полного профиля. Каждое из пулеметных гнезд прикрывали подразделения стрелков – от отделения до взвода. Кроме того, на некотором отдалении от пулеметных гнезд проходили маршруты нескольких патрулей. Ну а наиболее важные объекты – штаб, склад ГСМ, стоянка автотехники, склад боеприпасов и так далее, дополнительно охранялись отдельными часовыми.

Сам аэродром был довольно большим и неплохо обустроенным. Во всяком случае, ранее. Сейчас большая часть его строений несла на себе следы разрушений и пожаров. Но, кое-где, например, на здании центра управления полетами с большой застекленной будкой-верандой на крыше или на расположенном за ним и примыкающими к нему ангарами с двускатной крышей жилом здании виднелись следы быстрого ремонта. В жилом здании размещался батальон охраны, летчики же, похоже, квартировали в самом Быхове, до которого было всего пара километров. Во всяком случае, их привозили откуда-то рано утром на нескольких автобусах, часть из которых было немецкими, а часть – трофейными советскими ГАЗ-03-30. То есть в пик работы на этом аэродроме служило, охраняло, спало, готовило самолеты к полетам или отдыхало после вылетов около тысячи человек. Причем очень неплохо вооруженных и готовых дать серьезный отпор.

– Но на самое интересное вы, товарищ старший лейтенант, похоже, не обратили внимания, – вернул я разговор в прежнее русло.

– И на что же?

– А вы обратите внимание на возраст.

Коломиец перевел взгляд на строчку в офицерской книжке, в которой был указан год рождения Вернера Мельдерса, и снова присвистнул.

– Ох, ни… себе! В двадцать восемь лет стать генералом! Чей-то выкормыш?

– Да вроде как нет. Пленные говорили, что он стал первым истребителем в люфтваффе, боевой счет которого превысил сначала восемьдесят, а затем сто самолетов.

Старший лейтенант задумался, а затем недоуменно спросил:

– А чего это так выделили восемьдесят-то? Нет, я понимаю, это, конечно, очень много, но… почему не пятьдесят или там семьдесят пять? Перед сотней, я имею в виду.

– Об этом пленные тоже рассказали. Дело в том, что восемьдесят сбитых до него имел только один пилот в мире, ас Первой мировой и тоже, кстати, немец – Манфред фон Рихтгофен. Кстати, барон.

– Вот сука, – выругался старший лейтенант. – Сейчас небось генерал.

– Нет, – я качнул головой. – Пленные доложили, что он погиб в конце той войны.

Коломиец покачал головой:

– Ишь как много вы узнали от трех человек-то.

Я согласно кивнул и тоже спросил:

– А у вас как успехи?

– Ну-у, работаем, – тут же ушел от ответа старший лейтенант и слегка поддел: – У нас-то работы немного побольше будет.

Ну, это как сказать. С одной стороны – да. Кроме тысячи немцев на аэродроме работало еще около полусотни наших пленных. По большей части техников и механиков, но и полтора десятка летчиков среди них тоже было. Рядовых летчиков, из числа сержантов [45]. Всех командиров собрали и куда-то увезли. Эта полусотня занималась уборкой территории, которая по большей части заключалась в сборе мусора, образовавшегося из-за разрушения зданий и ангаров, а также в разборке и стаскивании в одно место, на дальний конец летного поля, останков наших самолетов, которых здесь оказалось довольно много.