Илья Стальнов - Ночь пяти стихий

Таким же сладостным ликованием отдавались в нем слова, ставшие навязчивыми – ЧАША ГРААЛЯ! Источник силы, который ищут уже сотни лет по миру разные люди. Предмет, в котором скрыты невероятные силы. Роман чувствовал с ним неведомую, но неразрывную связь. Романа не покидало ощущение, что он когда-то держал ее. И что она опять будет его. В отличие от тысяч других охотников он знает, где ее искать!

Он встряхнулся. Нечего размякать. Хмуро огляделся. Он привык приглядываться и прислушиваться и порой почерпывал из чужих разговоров чтонибудь важное. Неподалеку от него за длинным столом расселось несколько посадских людей – похоже, мастеровые, кузнецы, плотники. Не забывая отпивать из кружек, они вели оживленную беседу.

– Эй, мужики, гонял нас со Степаном воевода в саму Москву дороги камнем мостить. Эка город, скажу я вам. Наш город супротив него как семечка супротив тыквы.

– Эка загнул.

– А чего загнул? Домов там видимо-невидимо, а бояре ихние в каменных хоромах обитают. И церквей множество, каждая не меньше чем на пять колоколов – как зазвонят все, так уши закладывает. А в Кремле тамошнем колокольня, по указу самого царя Бориса отстроенная, так колокол на ней лишь две дюжины человек раскачать могут. Ну а народу-то, народу… Окромя русских – и хранцузы, и турки, и кого только нет. Дрянь народец. В Бога нашего православного не верят. А пьянствуют те же немцы похлеще наших. Да что там – нашим мужикам такое и не снилось. Им даже по государеву указу отдельную слободу выделили, чтобы видом своим, шумом и пьянством простой народ не смущали.

– Да их и тут немало поналезло, – вздохнул мужик, очень похожий на купца. – Совсем торговцам житья от них не стало. Иногда глядишь на них и думаешь – а такие ли это люди, как и мы? А?

– Такие. Руки, ноги, голова есть. Только вот по-человечьи говорят плохо, язык наш коверкают.

– В Москве их даже на военную службу звать начали, – вздохнув, поведал вернувшийся из Москвы мужик.

– Эх, – махнул рукой купец, – лучше бы Медведев нанять – толку поболе было б. Не понимаю, какая от инородца польза – что в купеческом, что в ратном деле? Вон, посмотрите, на рынке сейчас стоят. Безбородые, тощие – срам. Наторговались, послезавтра дальше поедут.

«Так, – отметил про себя Роман. – Послезавтра заморские купцы отбыть решили. Надо бы разузнать, стоит ли ими заняться…» Тут к его столу подошел хромоногий, согнувшийся вопросительным знаком, с длинными волосатыми руками, с крючковатым носом на круглом лице, с жиденькой бороденкой лысоватый мужичок. Это и был Хромой Иосиф – хозяин этого кабака. Личностью он с первого взгляда выглядел ничтожной и ущербной, достойной лишь презрения и жалости, трудно было представить, что он способен на что-то путное. Но на деле Иосиф отличался хитростью и в душе был глубоко порочен.

– Мир тебе, добрый человек, – неожиданно густым и сочным басом произнес Иосиф.

– И тебе, – снисходительно кивнул Роман.

– Пошли ко мне, поворкуем.

– Не надо. Здесь поговорим. Скоты эти перепившиеся все равно ничего не слышат.

– И то верно. Говорят, пощипали курей твоих хорошо. В городе только о том и разговору.

– Пощипали. Засадные стрельцы городовые в деревне ждали, вот и пощипали. Ничего, теперь моя братва умнее станет.

– А откуда стрельцы про вас узнали? Как догадались засаду сделать?

– Хитер губной староста. Кто-то из братвы ему напел.

– И кто это такой? – наигранно бодро осведомился кабатчик, но чувствовалось, что он не на шутку обеспокоен.

– Сие мне неведомо, – зевнув и отхлебнув вина, скучающе произнес Роман. – Кто угодно может змеем этим оказаться. Возможно, и ты, Иосиф.

– Почему это я?

– Да ты же знал, что братва в сельцо собиралась. Помню, Убивец тебе об этом самолично рассказывал:

– Не, не говорил ничего… Ну, кажется, не говорил.

– Говорил, я знаю. Ежели выгода тебе будет или хвост задымится, то ты отца родного продашь. Продашь ведь?

– Да как можно?

– Продашь. Так что, может, ты и есть тот Иуда Искариотский… Ну чего погрустнел? Я пока тебя в том не виню. Когда обвиню – ох, худо тебе придется. Хоть и дорог ты мне, Иосиф, но в кипящем котле я тебя все же сварю. А иначе нельзя, ибо атаман я справедливый… Ну ладно, чего без толку языком молоть. Узнал что?

– Узнал. Вроде у купца Егория имеется…

– А ежели и там не та?

– Тогда дальше искать буду.

– Будешь, куда ж тебе деваться.

– Хоть бы объяснил, на что она тебе, штуковина эта. Я б, можа, лучше искать стал, коль знал б.

– Ничего тебе интересного в ней нет. Тебе лишь бы деньга шла да брюхо сыто было. Куда тебе о высоких порывах душевных размышлять.

– Так ты для души ее ищешь? Наши души скоро черти в ад утащат.

– Это твою, Иосиф, утащат, поскольку она у тебя черна и бесстыдна. А я после убийства не забываю Богу свечку за безвинно загубленных поставить и на храм пожертвовать. А книга та святая мне нужна, чтоб лучше грехи замаливать.

Роман посмотрел в хитрые глаза Хромого Иосифа и, взяв его крепко за запястье, сурово произнес:

– Запомни, тебе та книга без пользы. Куда ее приспособить – ни в жисть не додумаешься. А я, если узнаю, что ты недостаточно усерден в ее поисках или решил сам к рукам прибрать, так… В общем, котел кипящий тебе избавлением покажется.

Иосиф через силу улыбнулся. Его испугало, каким тоном были сказаны эти слова. На что атаману та святая книга – он как ни ломал голову, представить себе не мог. Что не молится – это точно, ибо похоже, что атаман давно с Богом порвал и черту душу свою продал. Одно знал Иосиф: нужна эта книга Роману до зарезу. Ведь на какой дом кабатчик ни укажет, где такая книга может быть, – тут же этот дом разграбляется. Двоих купцов за это жизни лишили. Видать, тайна какая-то жгучая в этой книге сокрыта, и, даже, несмотря на нешуточные угрозы атамановы, разузнать ее хотелось кабатчику жутко. Ведь любая тайна с деньгой связана, а иначе зачем она нужна.

В углу кабака давно уже пьянствовала веселая ватага. Морды там были – не приведи Господи. От ватаги отделился толстый, одноухий мужик. Зубов передних у него не было, а поэтому, когда он громко объяснял что-то своим приятелям, то брызгал на них слюной, а те, видимо, боясь его, ничего не говорили против и лишь незаметно утирались. Одноухий был пьян и противен.

– Налей-ка, хозяюшка колченогий, – наклонился он над Иосифом, брызгая слюной. Кабатчик отшатнулся к стене. – Хочу еще доброго вина.

– Будут деньги – будет тебе доброе вино.

– Я ж тебе уже все деньги отдал. Говорю – налей.

– Брось, Ивашка, – махнул рукой один из его приятелей. – Иди сюда, мы тебе нальем.

– Не-а, я хочу… Я хочу, чтобы он мне налил! – одноухий ткнул пальцем в атамана.

– Что?! – приподнял брови атаман.