Екатерина Александрова - Короли без короны

— Но Александр уже прошел чуть ли не через всю Францию, — попыталась вразумить мужа ее высочество, — и это не всегда были земли наших друзей…

— Вы не знаете, что такое испанцы, Аньес, — с жаром проговорил Релинген, в расстроенных чувствах как-то подзабыв, что женился на вдовствующей инфанте. — Для них любой враг — уже мятежник. А если Александр поступит на службу Генту, для испанцев он станет не просто мятежником, но еще и презренным наемником, и еретиком, а у него всего один полк. Что он сможет противопоставить испанцам?

Ее высочество тяжко вздохнула: она верила в благоразумие и осторожность свекрови, в таланты и удачу шевалье де Бретея и никак не могла взять в толк, что выводит супруга из равновесия. К тому же сейчас Аньес Релинген тревожили совсем другие заботы. Явление в Лош графини де Коэтиви, принесенные ею извинения и мольбы позволить хотя бы издали увидеть сына заставили принцессу задуматься. Судя по всему, монастырь пошел кузине на пользу: из ее взгляда исчезла заносчивая наглость, манеры приобрели приличествующие благородной даме скромность и сдержанность, а облик лучше всего подходил добропорядочной провинциальной дворянке. И все же когда обнадеженная ласковым обращением принцессы, графиня принялась умолять ее высочество дозволить ей не только издали наблюдать за сыном, но и поговорить с ним, Аньес заколебалась. Почти всю свою жизнь Ален прожил без матушки и как-то не особенно из-за этого страдал. Они с Жоржем сделали все, чтобы мальчик чувствовал себя родным. Нежданное же явление графини де Коэтиви уже внесло в жизнь юного принца смятение и расстройство. Аньес не могла забыть, с какой печалью мальчик поведал ей, что его мать — падшая женщина. Хотя с самим утверждением принцесса и была согласна, она полагала преждевременным просвещать Алена в вопросах его происхождения, и с удовольствием проучила бы глупца, столь не вовремя разоткровенничавшегося с принцем. К счастью для себя маркиз де Можирон уже не мог понести заслуженное наказание. Ожесточенная дуэль с гизарами, возглавляемыми господином д'Антрагэ, прервала его полную безрассудства жизнь, и Аньес предпочла предать дело забвению. Лишь просьба Луизы вызывала сомнения принцессы. По зрелым размышлениям ее высочество решила, что для блага воспитанника ему лучше не встречаться с матерью, пусть она и встала на путь покаяния, однако раскаяние и проснувшиеся в графине материнские чувства заслуживали награды. Мягко сообщив Луизе, что не стоит вносить смятение в душу мальчика, Аньес все же дозволила графине и впредь приезжать в Лош, дабы издали любоваться сыном и радоваться его благополучию.

Луиза де Коэтиви немедленно поспешила известить агента королевы-матери, что сможет регулярно являться в Лош, а мэтр Каймар, довольный первым успехом графини, передал ей кошелек с сотней ливров. Хотя дар управляющего Ланже и показался графине слишком скромным, она решила, что дальнейший успех принесет ей больше денег, и постаралась как можно чаще являться к принцам Релинген, как можно умильнее наблюдать за забавами сына и юного графа д'Агно и как можно внимательнее прислушиваться к разговорам. Через неделю постоянных визитов графини в резиденцию их высочеств и трогательного пролития слез над портретом сына, принцесса Релинген милостиво предложила кузине ночлег в замке, заметив, что гостиницы Лоша вряд ли подходят для ее родственницы и матери воспитанника. Счастливая Луиза на коленях благодарила ее высочество за доброту и не замедлила поселиться в Лошском замке. Не пропуская ни одной мессы, истово молясь и бия себя в грудь, она казалось Магдалиной, на которую снизошли прозрение и святость. Старания графини были тем сильней, что их подкрепил еще один кошелек мэтра Каймара, в котором на этот раз было уже триста ливров. Луиза скромно приседала в реверансах перед принцессой Релинген и Соланж, смущалась, каждый раз «случайно» натыкаясь на принца Релинген, была тиха, скромна и непритязательна. Через две недели после поселения в Лошском замке Луиза уже сидела на низкой скамеечке у ног принцессы среди прочих дам и фрейлин Аньес, прилежно занималась рукоделием и изо всех сил напрягала слух, стараясь выяснить то, ради чего ее и отправили во владения Релингенов.

Возможно, первые дни пребывания Луизы в новой должности ее невольные товарки посматривали на графиню с некоторой ревностью и опаской, однако Луиза не пыталась перехватить милости принцессы, не лезла навязчиво на глаза и была так благодарна за возможность находиться под одной крышей с ее высочеством и сыном, что дамы и фрейлины успокоились и перестали обращать на графиню какое-либо внимание. Последнее особенно радовало Луизу, ибо давало свободу и делало почти невидимой. Луиза вышивала платки для сына и графини де Саше, рукава для ее высочества и внимательно слушала, как Аньес утешала Соланж, рассказывала, что тоже немало тосковала вдали от мужа, уверяла, что недавние роды не позволят графини отправиться к супругу, а разлука это тот крест, который благородная дама должна нести с истинно христианским смирением.

Ни о чем существенном принцесса Релинген и графиня де Саше больше не говорили, однако слуги их высочеств не могли похвастать той же сдержанностью. Видя угнетенное состояние господина и печаль графини де Саше, слуги дружным хором кляли завистливого короля, не дающего родственнику его высочества покоя даже в Барруа. Луиза делала вид, что не слышит ворчания лакеев, однако мрачный вид принца Релинген наполнял ее душу радостью.

«Кузен Жорж струсил», — думала графиня де Коэтиви и скромно опускала голову, дабы никто не видел ее торжествующей улыбки. Принц склонился перед волей короля, и в желании избежать его гнева согласился на изгнание любимчика Франции и даже на то, чтобы он покинул Барруа и отправился в Нидерланды навстречу испанской пехоте и пушкам. Оставалось лишь выяснить, где именно будет прятаться от короля наглец Бретей. Последнее было самым трудным делом. Отчаявшись найти подход к кузену Жоржу, Луиза уже готова была на любое безумство, когда в очередной утешительной беседе Аньес с девчонкой Соланж прозвучало слово «Гент». Ее высочество уверяла воспитанницу, будто Гент — город ничуть не хуже Парижа, так что никакая опасность Александру там не грозит, твердила, что в Генте Александр будет устроен со всеми удобствами, и со временем, когда все образуется, Соланж сможет присоединиться к супругу.

Осчастливленная открытием Луиза поспешила написать отчет мэтру Каймару, предвкушая размер награды, которую вручит ей управляющий Ланже.

Мэтр Каймар читал письмо Луизы и спрашивал себя, а почему Гент? Бежать от его величества к кальвинистам через испанские владения можно было только от полного отчаяния и безысходности. «Правильно, — довольно размышлял бывший откупщик. — Гревская площадь пугало для любого храбреца, да и кто сказал, что за неповиновение его воле наш добрый король ограничился бы головой Бретея? Ставлю квадрупль против медяка, что король Генрих с удовольствием прислушается к мольбам Рене де Клермон и отправит мерзавца в увлекательную поездку на четверке лошадей одновременно». Мэтр Каймар улыбнулся, предвкушая сладостное зрелище, и вновь вернулся к письму. Следовало признать, что испанцы, к которым неминуемо должен был попасть Бретей, отомстили бы полковнику ничуть не хуже короля. Мэтр Каймар лишь жалел, что не сможет лично полюбоваться на смерть человека, который столько раз становился на его пути, но затем сообразил, что хотя бы отчет об этой кончине получить сможет. Деловые интересы Каймара пока не касались Гента, однако бывший откупщик полагал, что его партнер в Лилле сможет раздобыть все необходимые сведения. Идея была верной — за Бретеем следовало приглядеть, и в случае необходимости подбросить хворост в его костер. Мэтр Каймар подумал, что будет не единственным человеком, которому кончина Бретея придется по душе — его величество также должен был с немалым удовольствием выслушать отчет о последних часах наглеца.