Александр Антонов - Звезды против свастики. Часть 1

– Что за фамилия? – удивился Абрамов.

– Подполковник Галин переходил в прежнем звании два года, – пояснил Жуков.

– Так может, мы его, того… сразу к генералу представим? – пошутил Абрамов.

– Я возражать не буду, – на полном серьёзе откликнулся Жуков. – Толковый офицер. Командир тамошней бригады похлипче будет.

– Ладно, оставим пока, как есть, – сказал Абрамов, подписывая бумагу. – А кто в 5-й армии чего стоит, я думаю, выясним в ближайшие месяцы. Так, Георгий Константинович?

– Так точно!

– У вас всё?

– Никак нет! – Жуков поспешно поднялся и принял строевую стойку. – Товарищ маршал, мне необходимо с вами объясниться!

Жизнь разом перестала быть пресной. Абрамов с интересом посмотрел на вытянувшегося перед столом генерала:

– Слушаю вас.

– Товарищ маршал, я хочу принести извинения за те неудобства, которые доставил вам в Сибири!

«О как! Сразу в лобешник, безо всякой подготовки. Смело. Что ж, я тоже, пожалуй, обойдусь без предварительных ласк!»

– Вы что, знали о моём тогдашнем местонахождении?

– Никак нет, не знал! – Взгляд Жукова буравил стенку где-то поверх головы Абрамова.

– Тогда о каком извинении может идти речь? Насколько мне известно, вы действовали согласно утверждённому плану, нет?

– Так точно! То есть… Сроки начала учений утверждены вашим заместителем, исполняющим обязанности начальника Генерального штаба в ваше отсутствие.

– Тогда повторюсь: о каком извинении идёт речь?

– Я должен был предусмотреть подобный вариант…

Ещё интереснее! Абрамов поднялся и встал напротив Жукова:

– Каким это образом?

– Мне было известно о свадьбе.

Это действительно меняло дело. Абрамов нахмурился:

– Откуда?

Жуков промолчал. Только плотнее сжал губы.

«Не скажет. Да и чёрт с ним!»

– Ладно, спрошу о другом. То есть вы знали о свадьбе, и специально подгадали с объявлением тревоги в самый, так сказать, неподходящий момент?

– Так точно!

«Вот ведь сука!» Глебу с трудом удалось сохранить внешнее спокойствие.

– О причинах такого решения не спрашиваю. Они понятны, хотя лично я их и не одобряю.

Жуков дёрнулся.

– Вы что-то хотите возразить? – холодно поинтересовался Абрамов.

– Никак нет. Хочу повторить сказанное ранее в докладе. В сложнейших условиях, в которые я их поставил, офицеры полка во главе с командиром проявили завидную выучку и твёрдость характера!

– Это я уяснил, повторяться необязательно. А извинения, как я понимаю, касаются моего присутствия в районе расположения полка, поскольку тамошние офицеры вполне могли подумать, что идея поднять их по тревоге с бодуна принадлежит мне?

– Так точно, – нехотя подтвердил Жуков.

– В таком случае ваши извинения принимаются. Если это всё, то можете быть свободны!

– Лёля, у тебя, случайно, нет номера домашнего телефона Галиных?

Ольга подняла глаза на мужа.

– Где-то был. А тебе зачем?

– Да Галину наконец-то полковника присвоили, хотел лично поздравить.

Ольга протянула Глебу записную книжку.

– Вот. Будешь поздравлять, от меня привет передавай, и Ольге Матвеевне тоже!

– Непременно, – пообещал Абрамов, набирая номер.

Ольга Галина расстроена была донельзя: её любимый Павлик опять сорвался. Вспыльчивым характером, который особенно ярко проявлялся при злоупотреблении спиртным, Павел Галин обладал, сколько она его помнила. А тому уже минуло, почитай, годков двадцать…

Каким ветром занесло юную курсистку Олечку Громовицкую из столицы на край географии в пыльный городок Троицкосавск (с недавних пор Кяхта), что приткнулся к монгольской границе, мы рассказывать не станем. Сама Ольга Матвеева вспоминать об этом не любит, а мы без спросу в чужом гардеробе, тем более дамском, рыться не станем. Тут важно другое. Осталась тогда молоденькая девчонка с глазу на глаз с суровой действительностью, вдали от близких и друзей, без какой-либо опоры и жизненного опыта. О горькой судьбе таких вот отчаянных барышень во всём мире написаны сотни женских романов и тысячи полицейских протоколов. Скорее всего, пропала бы и эта тёмно-русая головушка, кабы не лейтенант от инфантерии Павел Галин. Сначала молодой офицер заступился за неё как за землячку (оба оказались питерскими), не перед кем-то конкретно заступился – перед судьбой, а там и сердцем прикипел…

Отец Павла держал в Питере небольшую мастерскую по ремонту швейных машинок. Старший Галин возлагал на единственного сына большие надежды, в плане того, что тот со временем продолжит семейный бизнес, и был «убит» наповал, когда Павел, едва отметив восемнадцатый день рождения, ушёл добровольцем на фронт. Последний раз Павел слышал отца, когда тот сыпал проклятьями вслед уходящему без оглядки сыну, стоя на пороге своей мастерской. На дворе тогда вьюжил февраль 1916 года…

На счастье вновь испечённого защитника Отечества, ура-патриотическая романтика выветрилась из его головы раньше, чем в неё попала германская пуля. Революцию он встретил в окопах без единой нашивки за ранение, но с одним «Георгием». Не сказать, что шибко ей (революции) обрадовался, отнёсся сторожко, не спеша выказывать предпочтение какой-либо из сторон. За что прослыл среди товарищей по оружию человеком рассудительным и немного себе на уме. Во время начавшейся в 1918 году армейской реформы Павлу, как человеку достаточно образованному, было предложено пройти обучение в одном из центров по подготовке младшего командного состава. Поскольку к тому времени пулемёт Максима стал для него роднее любой швейной машинки, он это предложение без долгих колебаний и принял. Добивал «германца» Павел, командуя сначала отделением, а потом и взводом.

В конце 1920 года только-только сменивший после окончания офицерских курсов старшинские погоны на лейтенантские Павел Галин в составе экспедиционного корпуса Слащёва отбыл в «турне» по транссибирской магистрали, конечной точкой которого стал Троицкосавск. Там он вскоре встретил Ольгу, там родилась дочь Светлана…

Ольга вздохнула. И кто это так придумал? Почему столь необходимый в молодости житейский опыт ты приобретаешь лишь с годами и то в обмен на растраченные душевные и физические силы? Теперь-то она умеет утихомирить разбушевавшегося после очередной попойки супруга, не заливая по ночам подушку слезами. А тогда в Кяхте она сильно испугалась, увидев едва стоящего на ногах Павлика. И тогда же впервые узнала, каким он бывает чужим и страшным, когда перепьёт. Ударить, правда, не ударит, но толкнуть может, а уж оскорбить дурным словом, гадостей наговорить – всенепременно! Нет, то, что Павлик пьёт, она, конечно, знала. Но так непьющих офицеров в их полку и не было. Как не было, верно, ни в одном отдалённом гарнизоне, затерянном на просторах необъятной страны, а, может, и во всей армии – не было.