Евгений Ермаков - Пандемия

Двери и окна заколотили досками, однако, шатуны пробили дубовые толстые доски голыми руками и хлынули через образовавшиеся бреши внутрь Собора. Мертвяки взяли количеством; беспощадной ордой они смели защитников. Радиостанция гарнизона замолчала, едва успев передать сообщение о прорыве обороны. Больше вестей от петропавловцев не поступало.

Васильевцы так и не решились оказать огневую поддержку петропавловцам, и теперь , мучимые совестью, не решались смотреть друг другу в глаза…

Практически все обитатели Базы сидели за длинным столом штабной комнаты.

С края притулился молчаливый, суровый Комбат, казалось, с головой ушедший в себя. Рядом с ним сидел Барин; житель Васильевки, он был раньше начальником штаба гражданской обороны острова. Помогал в начале пандемии эвакуировать здоровых людей с острова. Доносил до населения сведения о заболевании, о том, какие профилактические меры нужно предпринимать, чтобы не заразиться. Бесполезная и бессмысленная работа. Этим он занимался уже в сентябре, хотя кем-то было доказано, что вирус облетел весь земной шар всего лишь месяца за три, и к середине лета заразились практически все люди на планете. Барин беспрерывно курил сигарету за сигаретой, щурил и без того узкие монголоидные глаза и стряхивал пепел в задумчивости мимо пепельницы.

Павлуша Афанасьев, успевший до эпидемии пойти в школу, но не получивший даже начального образования. Учился потом самостоятельно, по книжкам, которые ему посчастливилось достать. Вечно робкий, забитый, пугающийся всего, смертельно боящийся ужасов, подстерегающий людей за пределами Васильевской Стрелки.

Хмельницкий, бывший десантник. Кажется, старый друг Барина, тоже коренной васильевец.

Титов, бывший сержант. Когда-то работал ликвидатором последствий пандемии, как называли это официальные лица. Работа у его полка была несложная, но приятного в ней не было ничего. Солдаты ходили по квартирам – пытались пресечь мародерство, запирали открытые двери квартир, или взламывали, если требовалось выключить открытые краны и перекрыть воду, чтобы не затопило квартиры ниже этажом. Стреляли кошек и собак, опасаясь, что они переносят вирус, первое время даже начали вывозить особо ценные вещи для передачи жильцам. Тогда еще надеялись, что ситуацию удастся взять под контроль и вернуться к прежней устроенной жизни.

Горячев, мрачный рослый детина баскетбольного роста с вечно красными воспаленными от недосыпа глазами.

Остапенко, нескладный белобрысый парень лет восемнадцати, с оттопыренными ушами и впалой грудной клеткой; он напоминал чем-то пиджак, повешенный на вешалку и с приделанной головой чучела. В прошлой жизни жил на проспекте Луначарского. Кто-то у него из родственников жил на Васильевке, вот и решил к ним перебраться. Однако, Остапенко попал на остров слишком поздно, никого из родни уже не застал живыми, и примкнул к солдатам Базы.

Гамов, разбитной коренастый мужик средних лет, обожающий нецензурные анекдоты, еще один "комбатовец". Настоящий бонвиван.

Братья-близнецы Савельевы, с рождения заикающиеся, и потому мало говорившие. Всю жизнь жили на Васильевке. Забаррикадировались, когда стало опасно выходить на улицу; на их счастье, мимо проходили солдаты, увидели махавших из окна братьев, подобрали…

Штерн и Борисов, друзья детства, служили вместе, но не под начальством Комбата, а подчинялись раньше командованию Кронштадтского штаба, которого уже и в помине не было.

Русинов с Индустриального проспекта, пухленький лысеющий блондин неопределенного возраста. Раньше работал в ФСБ аналитиком, приплыл на остров на весельной лодке, заслышав, что на Стрелке существует военная база, принимающая выживших.

Шаповалов, коренной житель Стрелки; до пандемии у него было несколько детей. Большая семья, которой он в одночасье лишился.

Прохоров, плюгавый мужичонка со ртом, полным золотых коронок, которые любил демонстрировать собеседникам. Нелегкая занесла его сюда с Кронштадта.

Нечипоренко, страдающий язвой мужик предпенсионного возраста, из гражданских.

Платонов, мужик с иссеченным мелкими шрамами от осколков гранаты лицом, продолжавший носить капитанские звезды на куртке – словно бы продолжал служить в российской армии.

Данишевич, патологоанатом, работал на Васильевке в морге, теперь был единственным медиком Васильевской базы.

Михайлов, пожилой механик , коренной житель острова. Отлично разбирался в моторах, чинил движки автомобилей чуть ли не с закрытыми глазами.

Димка Васильев, еще один житель Васильевского острова, потерявший всех родственников и чудом переживший пандемию.

Сергей Щербак, живший раньше на Выборгской стороне, местный собиратель слухов и сплетен- ходячая энциклопедия мифов и легенд. Он обожал слушать петропавловцев, старательно впитывал в себя всё, что ему рассказывали на Заячьем острове. Ничего не записывал, предпочитая держать услышанное в памяти.

Все они были призраками, по странному капризу природы не ушедшие вслед за всеми на тот свет. Задержавшиеся на какое-то время на бренной земле…

Кто-то водрузил на стол бутыль самогона. Случай был исключительный, и пойло было выставлено с молчаливого одобрения Комбата. Достали граненые стаканы, разлили на всех.

Комбат встал, хмурясь и оглядывая исподлобья собравшихся.

– Мужики… Сегодня произошла трагедия… Защитники гарнизона держались до последнего. Никто не струсил. Ценой своих жизней они защитили женщин и детей, а сами остались на острове. Они бились до последнего патрона, до последнего вздоха. Пусть этот пример послужит нам уроком того, как нужно сражаться. Все случилось внезапно. Какая-то дурацкая баржа, перевозившая лес… Петропавловцы решили, что у них хватит сил отразить внезапный удар шатунов. К сожалению, они оказались неправы. События приняли трагический поворот. Никто не ожидал, что этой нечисти прорвется на остров так много.. В общем, ребята были героями. Светлая им память. Не хочу обсуждать то, что мы могли бы сделать для них. Теперь уже поздно об этом думать. Ладно… Давайте выпьем за них.

Все с шумом поднялись, хмуро глядя на стол, покрытый линялой желтой клеенкой и, не чокаясь, осушили стаканы до дна. Выпил и Антон. Огонь обжег глотку и потек раскаленной рекой вниз по пищеводу. Он задохнулся, разинул рот. Самогон он пил в первый раз, но это был такой случай, когда отказаться было невозможно. Чтоб заглушить огонь, он схватил с тарелки соленый помидор и запихнул его в рот. Кислый сок потек по подбородку вместе со слезами. Остальные выпили свои порции с таким невозмутимым видом, словно проделывали это каждый день.

На главном складе, в здании Биржи, стояли четыре бочки спирта, оставшиеся здесь еще с начала пандемии, и говорили, что три из них уже пустые. Впрочем, никто не напивался до потери облика. Таких Комбат сразу сажал в карцер на неделю. Поэтому пили, но в меру. Воздерживался лишь Павлушка, слабый, болезненный, часто простужающийся подросток. Его здоровье старались беречь. Закаляться Павлуше было бесполезно, крепче его организм от этого не становился, только болел еще чаще. Васильевцы втайне надеялись, что встретит когда-нибудь Павел девушку, и будут у них дети, чем больше, тем лучше. Думали так, хоть и понимали, насколько такая мечта неосуществима.