Александр Санфиров - Вовка-центровой

— Ура-а, рыбалка! — раздался Мишкин вопль.

Мама сердито сказала:

— Паша, ты опять за свое, сколько можно, один выходной, а ты опять на рыбалку и парней за собой тащишь. А кто уборку делать будет, белье полоскать?

— Люда, это ты опять за свое. Ну, что ты переживаешь. Посидим зорьку и часам к десяти-одиннадцати придем. Парни займутся уборкой, а мы на колонку пойдем белье полоскать. Ну что ты хмуришься, моя желанная.

Отец обнял маму за плечи, та казалась в его объятьях маленькой девочкой.

— Паша, ну так нельзя, то меня в упор не видишь, а как что-то нужно, так сразу желанная, — воскликнула мама. Но по ее порозовевшему лицу и улыбке было видно, что Павел Александрович хорошо знает, как разговаривать со своей женушкой.

— Ладно, — сказала она, — идите уж, но смотрите, если к одиннадцати утра не появитесь, худо вам будет.

— Появимся, мама, появимся, — хором заверили три мужика, сидящие за столом.

Когда сильные руки отца сдернули с Вовки одеяло, тот еще спал и видел сны, как он вколачивает очередной гол в ворота соперников на стадионе в Лужниках и тысячи людей на трибунах кричат: «Го-о-ол!!!»

— Вовка, вставай, пора, — шепнули ему в ухо.

Он открыл глаза, было еще совсем темно. Над ним отец расталкивал не желающего вставать Мишку. Тот сонно ворочался в постели и отбивался, как мог. Отцу надоело, и он просто взял и вытащил его оттуда.

Чайник уже гудел на плитке. Вовка выжимал еще горячее белье и складывал его в таз, из которого потом мать будет его доставать и отстирывать на стиральной доске. Мишка схватил жестяную банку в коридоре и саперную лопатку, убежал с воплями в палисадник копать червей.

Отец тем временем заварил сухарницу, их любимое блюдо. Полпакета черных сухарей с небольшими вкраплениями единичных белых сухариков было щедро посыпано солью, мелко нарезанным луком, это все он залил бурлящим кипятком и удобрил двумя столовыми ложками постного масла.

Мишка, зашедший через двадцать минут, восторженно взвизгнул:

— Ура-а, тюрю будем есть!

— Тише, — угрожающе сказал батя, — сейчас мать разбудишь, получишь по башке!

Они сели за стол и в три ложки в мгновение ока подъели всю сухарницу из большой жестяной миски. Потом был кирпично-красный чай с отколотыми кусочками кускового сахара вприкуску, и затем рыбаки, накинув куртки, отправились к реке. По широкой тропе таких рыбаков двигалось немало. Они тихо беседовали между собой, старательно избегая темы рыбной ловли. Когда пришли к реке, то солнце уже освещало берег. Другая же сторона была еще в тени.

Старая плоскодонка лежала, затопленная в воде. Отец напрягся, мышцы на руках вздулись буграми, и он с хеканьем за цепь вытащил лодку, заполненную водой, на берег. Потом они повернули ее на бок и смотрели, как оттуда выливается вода, вместе с мальками и прочей живностью.

— Батя, — спросил Вовка, — а почему у нас лодка затоплена в воде?

Тот с недоумением посмотрел на сына.

— Ох, я все забываю, что ты не помнишь ни черта, — ругнулся он. — Да все руки, понимаешь, не доходят высушить, а потом проконопатить и просмолить. А так по крайней мере, если и течет, то самую малость.

«М-да, — подумал Вовка, — вот еще у меня одна задачка появилась». — Рыбалку он любил не меньше, чем его новый отец.

Из прибрежных кустов были извлечены весла, две доски и камень с веревкой, какие-то глиняные шары. Со скрежетом открылся замок на цепи. И через несколько минут лодка была уже на воде.

— Вовка, Мишка, давайте на весла и на наше место гребите, — сказал отец и уселся на заднее сиденье, отчего нос лодки немедленно задрался вверх.

Парни налегли на весла и медленно двинулись вверх по течению. Двигались они недолго, до большого затона, и по указанию отца встали как раз в том месте, где течение реки встречалось с медленной водой затона, образуя заметную струю с мелкими водоворотами.

Тем временем, пока они пыхтели на веслах, отец разбирал удилища.

Когда встали на якорь и течение развернуло лодку, батя вручил им удочки. Длинные сухие ореховые удилища были в общем неплохи. Но вот все остальное… Толстая, пожелтевшая леска, наверно с полмиллиметра, конечно, никаких катушек, ржавые крючки и поплавок из пробок, через который продернута леска и заткнута спичкой. Грузила были сделаны из свинцовой ленточки, обернутой вокруг лески и закушенной зубами.

«М-да, — скептически подумал Вовка, — и кто на это, интересно, клюнет?»

В это время на дно с плеском и шумом ушел первый глиняный шар, за ним второй.

— Ну, всё, — с удовлетворением сказал отец, — теперь ловим.

— А что там, в шарах? — спросил Вовка брата.

— Ох, Вовка, трудно с тобой, — вздохнул тот, — мы же сами ракушки собирали и камнями молотили, чтобы потом с глиной смешать. Батя все говорит, что на тухлятину сом придет.

Но сомов пока не было, зато крупная густера начала хватать наживку не раздумывая, и вскоре на дне лодки уже заметно отсвечивало серебром. В очередной заброс Вовкин поплавок ушел под воду, и он подсек что-то приличней, чем густера. Минута борьбы — и на поверхности блеснул желтизной большой лещ.

Отец закричал:

— Осторожней, не поднимай!

Но Вовка и не собирался этого делать. Он аккуратно подвел рыбину к лодке, и та моментально попала в стальные пальцы бати, который не возил с собой подсачок.

За таким клевом время шло незаметно, но солнце поднималось, и рыба клевала все реже.

Было поймано еще три крупных голавля, но леща, такого, как у Вовки, больше не было.

Наконец был отдан приказ поднять якорь, и лодку медленно понесло течением туда, откуда она пришла три часа назад. Вовка, подправляя веслами путь, размышлял: «Интересно, сколько рыбы можно будет поймать, если заиметь нормальные снасти?»

На берегу они переложили всю рыбу в мешок. Вновь затопили лодку и с осознанием хорошо сделанного дела пошли домой.

Батя был доволен и, пыхтя самокруткой, по дороге разглагольствовал, что давно так не отдыхал. И что теперь густеры навялит прилично, а уж лещ с голавлями пойдут сегодня на сковородку. Все равно хранить негде.

Когда они пришли домой, мама уже заканчивала стирку, на улице в тачке лежала оцинкованная ванна и белье в тазах. Сама мама сидела на кухне и сплетничала с соседкой. Увидев рыбаков, та льстиво начала расспрашивать:

— Лександрыч, я смотрю, удачно вы порыбалили, мешок-то эвон какой несете, рыбки мне на бедность не подкинешь?

Батя сморщился, но сунул руку в мешок и, вытащив одного из голавлей, сунул в руки настырной бабе. Та рассыпалась в благодарностях и выскочила за дверь.

Когда дверь за ней закрылась, он с недоумением сказал:

— И ведь как узнает, что с рыбой мы сегодня? Вот в прошлый раз не поймали ничего, и этой профурой тут и не пахло.