Александр Санфиров - Вовка-центровой

— Ой, ладно, Паша, не обеднеешь ты от одной головы, помогать соседям надо, — наставительно сказала мама.

— Ага, обеднеть не обеднею, только она к нам как на работу сюда ходит, — уже спокойнее сказал Павел Александрович.

На этом беседа закончилась. Отец подхватил тяжелую тачку и отправился на колонку вместе с женой. А братьям осталось задание засолить всю рыбью мелочь и приготовить остальное к жарке. Они занимались этим на улице, и скоро около Мишки собралось несколько пареньков, которые о чем-то с ним шушукались. Когда они убежали дальше, по своим мальчишечьим делам, Мишка сказал:

— Вовка, слышь, ребята рассказали, что сегодня с утра почти всех парней с родителями домой отпустили. Оставили только Сашку Плесковского и Славку Свистунова, говорят, их судить будут. Ну и правильно, ишь чего придумали, в самого Сталина стрелять, — добавил он с ожесточением. — Если бы не Сталин, нас бы всех фашисты убили, а они сволочи, так им и надо, — завершил он свою краткую речь.

Его брат, в этот момент заливавший солевым раствором рыбу, согласно кивнул головой. Хотя, в отличие от Мишки, он так категорично не считал, ведь когда ребята вешали эту газету на стену, они не размышляли, кто там изображен, а просто думали, что это удобная мишень, и если бы у них был выбор, то, скорее всего, на стене висело другое изображение.

— Вовка, пойдешь сегодня на танцплощадку? — неожиданно спросил Мишка. — Ты ведь все время со Славкой туда ходил.

— Я что, на танцы ходил? — удивился тот.

— Конечно, ты этим летом все время с ним шлялся. Хотя пацаны говорили, что вы только рядом ошивались, а на саму площадку не заходили.

— Мишка, ты же знаешь, что я не помню ничего, ты все, что хочешь, сейчас можешь насочинять.

— И ничего я не сочиняю, — протянул тот обиженно. — Мне Жека рассказывал, что вы со Славкой только стояли и рты раскрывали.

— Понятно, — сказал Вовка, — не, Миха, на танцплощадку я не пойду, что-то нет желания.

— Конечно, я так и думал, — вздохнул младший, — с тех пор, как тебя молния треснула, ты здорово изменился. Мама тут папке сказала, что ты резко повзрослел и тебя просто не узнать. Когда поняла, что это ты розетку прикрутил, так бате сразу фитиль вставила. Она-то сначала думала, это батя постарался. Ну ладно, если ты не хочешь на танцы идти, может, пойдем к Кияновым, где на углу дрова лежат, вечером все там собираются, а ты гитару возьмешь.

«Конечно, — подумал старший брат, — хочет прильнуть к славе гитариста, и песни там придется петь соответствующие».

— Мишка, ты же сам только сказал, что все мои одноклассники на танцплощадку пойдут, так мне что, с мелкотой твоей сидеть?

— Вовка, ты знаешь, — неожиданно серьезно сказал Мишка, — после того, как ты Графа побил, ты у нас считаешься самым здоровым. Меня тут раньше Генка Чернов все подлавливал и колотил, если я вовремя не удеру. А когда про тебя узнал, начал за руку здороваться, все спрашивает, когда ты в софроновскую кодлу пойдешь. Вот было бы здорово! — добавил он мечтательно. — Меня бы тогда тоже зауважали.

— Забудь, — жестко ответил Вовка, — никаких кодл не будет, ты что, вором хочешь стать? Узнаю, что корешишься с такими обалдуями, сам, без бати тебе плюх навешаю.

— Да это я так, думаю просто, — поспешно ответил Мишка, — а все-таки здорово, — добавил он мечтательно, — вон Чернов так плюется, цикает на два метра, самокрутки курит и никого не боится, потому что кодла за ним, кепка у него тоже клевая, нам бы купили такие, а то все тюбетейки носим. А стрижка у него какая — полубокс, а нас-то в парикмахерской налысо стригут.

На этом их диалог на некоторое время прекратился, потому что в конце улицы показались родители. Отец вез тачку с прополосканным бельем, а рядом с гордым видом шла мама.

«Да уж, — мелькнула мысль у Вовки, — действительно, может гордиться, муж прошел всю войну и пришел домой без единой царапины, когда вокруг сирот полным-полно, и сейчас вдовы смотрят на нее из-за занавесок. И сегодняшняя гостья не зря сюда бегает, а она-то ее как раз зря привечает».

— Ну что, сынки, у вас всё сделано? — спросил батя.

— Конечно, — гордо заявил Мишка, — мы даже не перекуривали ни разу. Густера в рассоле в ушате придавлена, рыба почищена и нарезана, можно уху сварить и пожарить.

— Отлично, — воскликнул отец. — Мишка тащи керосинку сюда, сейчас я ушицу забабахаю, пальчики оближешь! Вовка, давай помогай матери белье развешивать, и потом рыбу жарить. Люда, шкалик у тебя ведь есть в наличии?

Тут в разговор вступила мать.

— Паша, ты что несешь, кого белье просишь помогать развесить. Вовка так навешает, что потом в кучу всё не соберешь. Пусть лучше идет рыбу жарить, у него в этом году получается. А шкалик присутствует, не боись.

Тут все засуетились, Мишка вытащил керосинку во двор и унесся к картофельным грядкам, выкопать несколько картофелин. Отец между тем заливал керосин из огромной стеклянной бутыли в керосинку.

— Мать, — крикнул он жене, которая уже развешивала ветхое белье на веревке, — керосин-то заканчивается, на дне в бутыли осталось.

— Ну так что, — крикнула та в ответ, — наши обормоты пусть вместо футбола своего в очереди за керосином завтра постоят.

Мишкино радостное лицо сразу вытянулось.

— Вовка, — горестно шепнул он, — всё, завтра день пропал.

— Почему? — не понял тот.

— Так керосин три дня в неделю продают, там знаешь в лавке какая очередь, за продуктами столько не стоит народу. Пока бочку привезут, пока там бумажки всякие подпишут, потом только начнут продавать. Надо снова в пять утра, как сегодня, вставать, чтобы очередь занять. Если в девять придем, можно даже очередь не занимать, все равно не хватит.

— Да ладно, не писай, я встану, пойду за керосином, а ты потом пойдешь за продуктами, зачем нам вместе ходить, — предложил Вовка.

Мишка, лихорадочно дочищая картошку, заулыбался и сказал:

— Ну да, так лучше будет.

Со стороны бати, где на столике уже вовсю гудела керосинка, донесся нетерпеливый крик:

— Мишка, чего телишься, тащи картошку, вода уже закипает!

Вовка ушел домой, включил электроплитку и открыл настежь окна.

«Сейчас рыба будет жариться, не продохнуть будет», — подумал он. Налил на сковороду масла и, обваляв в сухарях куски леща, приступил к жарке.

Через час все семейство Фоминых торжественно восседало за столом.

В тарелках дымилась уха, пахнущая перцем и лавровым листом. Около бати стоял шкалик, на который он периодически с вожделением поглядывал.

Но тут в открытое окно они увидели, как к калитке, опираясь на палку, подошла высокая нескладная фигура.

Вовка тихо спросил у Мишки:

— Это кто?

— А это пьяница один, Никифор, он инвалид, что-то у него на войне случилось с головой, вроде контузило или еще что. Теперь вот ходит, побирается, его сколько раз хотели куда-то отправить, так он прячется, никто найти не может.