Иван Слепцов - Изнаночные швы времени

– На зеленку похоже, – заметил Норман.

Олег удивленно обернулся на него.

– Ты откуда это слово знаешь?

– История медицины, – ответил тот. – Я могу чем-нибудь помочь?

Олег опять наклонился к ране.

– По сути, это зеленка и есть. Только в модифицированной форме. Не только обеззараживает, но и форсирует регенерацию. А помочь, конечно, можешь. Я сейчас закончу – и поможешь…

– За Сашей сходить не надо? – Норману, видимо, очень хотелось быть полезным.

– Придет, не беспокойся. Сейчас в нем мрак растворится – и придет. Отдохни пока.

Но времени на победу силы света в душе Шурика ушло больше, чем Олег рассчитывал. Раны на ноге Феликса уже выглядели всего лишь как образчик экстремального шрамирования, температура вернулась в норму, и он спокойно спал, а Шурик все не появлялся. У Олега к горлу подкатило раздражение. Обычно в экспедициях он был олимпийски спокоен, но не теперь нервы напряглись и из-за раны Феликса, и оттого, что неизвестно было, чего ждать от Шурика. Вполне возможно, Олег сорвался бы, если бы пришлось во второй раз отправиться на поиски навязанного Андреем вредного подопечного, но обошлось: Шурик появился на опушке.

На нем была великолепная набедренная повязка – те косички, что он плел на берегу, были пущены в два слоя крест-накрест и теперь напоминали юбку самурайского доспеха.

«А хорошо придумал, ничего не скажешь. Хотя, конечно, мог бы и на всех сделать», – подумал Олег и начал будить Феликса.

Феликс проснулся быстро, встал и сделал несколько шагов. Потом объявил:

– Меня, наверное, нести придется…

Прозвучали эти слова то ли мечтательно, то ли печально. Мечтательным тон Феликса показался Олегу, а печальным – Норману. И он сразу вызвался тащить раненого.

Олег быстро собрал разноцветные пакетики, заровнял несколькими движениями ноги опустевшую яму с лопухами и зашагал вглубь леса. Норман с Феликсом на спине пошел следом, а Шурик пристроился замыкающим.

Феликсу, по-видимому, было весьма комфортно, и к нему возвратилась способность говорить без остановки:

– Вы представляете себе картину со стороны? Четыре голых мужика катают друг друга верхом по лесу. А если девки по грибы? Представляете, сколько визгу будет? А какие легенды потом народ сложит? Про упыря-кардилаку! Точно!

Потом начал инструктировать Нормана:

– Ты под ноги внимательно смотри. Не наступай сразу всей тяжестью. Пробуй, а потом наступай. И не обращай внимания, если у меня эрекция появится…

Последнее слово Феликса перешло в вой, так как его резко стряхнули со спины. Приземлился он как раз на больную ногу, упал и теперь перекатывался с боку на бок.

Олег чертыхнулся, моментально оказался рядом и сквозь зубы процедил:

– Фил, перестань. Договаривались же: как прошли кротовину 30, больше ты дурака не валяешь.

Феликс кивнул, получил обезболивающее, извинился и с помощью подошедшего Шурика снова был водружен на спину Нормана. Маленькая колонна опять пошла вперед.

Они слегка углубились в лес, потом Олег повернул, двигаясь так, чтобы промеж деревьев по правую руку были видны следы опушки – небольшие лоскуты неба. Так они дошли до небольшого ручья, а потом по его руслу опять свернули в чащу. Еще полтысячи шагов – и появились комары с мошками. Феликс начал подергиваться, пытаясь отбиться от присаживавшихся ему на спину насекомых, а Норман отчаянно крутил головой. И только Шурику было проще: он сорвал несколько папоротниковых ветвей и отмахивался ими в обе руки.

Олег остановился, открыл цилиндр с препаратами, выудил оттуда нетронутый еще пакетик, раздавил в пальцах капсулу, подошел к каждому и поставил отметины – на лоб, плечи и бедра, а Феликсу – еще и в нижней части спины.

Полегчало. Комары и мошки отстали. Но появилась другая напасть: с каждым шагом вглубь леса солнечных лучей оставалось все меньше, подлесок поднялся в полтора человеческих роста, стало так сыро, что ноги чуть ли не заледенели.

– Зябко, – передернул плечами Шурик.

Хотелось идти быстрее. Но Олег, наоборот, сбавил темп. Теперь он двигался осторожно, постоянно останавливался, давая следом идущим сигнал замереть, прислушивался. А когда осиновый лес и подлесок вдруг резко закончились, открыв впереди сосновый бор, и все обрадовались, что опять пойдут под приятным майским солнцем, что будет тепло, он повернул назад.

– Напрямую не пойдем. Кто-то непонятный справа и чуть впереди, – объяснил он коротко. – Скорее всего, лось, но, может быть, и медведь, – а потом буркнул себе под нос, вспомнив про раны Феликса: – Или еще кто-нибудь…

И они заложили большой круг. Норман наконец-то устал, и Феликса пересадили на Шурика. Понятно, сразу добавилось нытья: ну, что ты сидишь так неудобно; шею мне отпусти, задушил совсем; опять комары налетели, Олег, намажь меня; как не могут они меня кусать? Вижу, что полоска красная. Да какая мне, к черту, разница, что это значит? Как может репеллент работать, если они кусаются?

За недолгие пятнадцать минут Шурик настолько всем надоел, что после очередной его претензии («не болтай ногами, я тебе не лошадь») одновременно прозвучало и «Дайте я уже сам пойду», и «Норм, возьми, ради бога, его себе», и «Все, я уже отдохнул».

Впрочем, закончилось все смехом. Даже Шурик улыбнулся и еще с полчаса нес Феликса сам – молча.

Подлесок становился гуще, и временами Олегу приходилось расчищать тропу для их маленького отряда. Он обламывал ветки кустов, перекладывал упавшие деревья, что еще были крепкими, а трухлявые крошил небольшим бревнышком, как дубиной.

Так продолжалось, пока они не вышли на широкую каменную падь, уходящую на восток к междуречью Поли и Бужи. Ее Олег приметил еще тогда, когда Квира «делала карту»: эта падь вела как раз в ту сторону, где была база. Здесь Феликс, почувствовавший себя совсем хорошо, уже не сгоряча вызвался идти сам, и колонна стала двигаться заметно быстрее.

Завечерело, быстро стало темнеть, но теперь, когда они нашли твердый ориентир, Олег был уверен, что у них получится добраться до нормального ночлега, и не надо, будто лешак, спать в лесу на деревьях. Он перестал нервничать и даже устроил для Нормана и Шурика что-то вроде экскурсии. То показывал им большую рысь, которая, еле различимая в сумерках, лежала на толстой ветке здоровенной липы. То учил их различать в общем шуме леса отдельные звуки: это листья шелестят, а это – уж шуршит.

А потом россыпь вывела их на широкую пустошь с серебристой от лунного света травой. Они остановились. За спиной еле-еле слышными остались уже привычное поскрипывание осин и шорох листвы на ветру. Норман почувствовал, что его отпустило неопределенное, нудное беспокойство – неизменный до сих пор спутник ночных прогулок по незнакомым лесам.