Иван Слепцов - Изнаночные швы времени

– И что было? – заинтересовался Феликс.

– В жопу Борлов его послал. Тихо встал, открыл дверь, швырнул туда доклад, а потом как заорет: «В жопу! Немедленно в жопу!» И звали мы потом Лупия Жопием.

Феликс долго смеялся, вытер слезы и заключил, что история бесподобная и он теперь будет всем ее рассказывать, но потехе час, а делу время, и надо следить за полем.

На поле между тем позади строя пеших ратников появился большой табун оседланных лошадей, за которым присматривали несколько пастухов. А из городских ворот выехали несколько десятков всадников.

Феликс присмотрелся, потом дернул за ногу Шурика, перелезшего к тому времени на сук ярусом выше, и показал ему, ради тренировки, одними губами:

– П-о-с-м-о-т-р-и. Т-а-м О-л-е-г.

Олег повернул к совсем уже готовой засеке и ехал вдоль нее. Накануне утром он именем великого князя велел в лесу валить деревья, их оттуда тащили волоком за лошадьми, а присланные из Переславля плотники вырубали в стволах замки и ставили деревья шалашами. Получалось что-то вроде противотанковых ежей Второй мировой войны. Позади этих «ежей» стояли пять бревенчатых сооружений, которые Олег про себя называл редутами. В них посадили лучников, имевшихся в войске.

Ехавший рядом с Олегом переславский воевода Жидислав, такого не видавший, переводил восторженный взгляд с засеки на «волынского боярина», а с того – на засеку, а Олег думал, правильно ли он поступает, окончательно превращаясь из наблюдателя в активного участника событий, причем не по воле обстоятельств, а по своему собственному желанию. Вернее, уже не в категориях «верно» или «неверно» думал, а выстраивал для принятого решения обоснование правильности.

«Засеки уже применяются? Применяются. Частоколы бревенчатые строят? Строят. Бревна в такие замки крепить умеют? Умеют, еще и не так умеют. Так что придумать из всего этого мои ежи мог здесь любой, приди ему в голову такое озарение», – говорило одно его «я», но второе, уже смирившееся с поражением, только из привычки спорить продолжало перечить: «А могло и не быть такого озарения. И скорее всего, заметь, не было!»

«А вот тут ты не прав, – не соглашалось первое. – Наверняка были такие мысли у многих. Просто тот, кому такие озарения являлись, не имел права приказывать, как я, и не в силах был донести до командующего свои мысли. Но бывало и по-другому, а вот тебе и доказательство: литовцы, например, в 1236 году в битве при Сауле 71встретили рыцарей-меченосцев и их союзников именно в засеке. И как встретили! Погиб магистр Винтерштайн и сорок восемь орденских рыцарей».

И пока Олег разговаривал сам с собой, почти полуторакилометровая засека кончилась; перед ним и Жидиславом оказались ратники городовых полков. Длинный ряд лиц. Олег проезжал здесь третий раз и уже не рассматривал кольчуги и оружие, ничего и ни у кого не поправлял, не прогонял вглубь строя тех, у кого совсем не было доспехов, не вытягивал вперед немногочисленных лучников. Теперь он ехал, бросив поводья, и только запоминал лица.

Вот рыжий бородач, почти такого же роста, как Олег, только поуже в плечах. Спокойный, уверенно, но без наглости смотрящий прямо в глаза. Вот старик, выбирающий, как бы половчее упереть в землю рогатину, чтобы она и прямее вперед смотрела, и не соскочила назад, когда придется надеть на нее басурманина. У старика на лице три шрама, еще один виден из-за ворота рубахи. Наверняка он устроит свою рогатину именно так, как нужно, и использовать ее по назначению ему удастся. Только бежать будет ему тяжело. Стар он уже. А может, и не побежит. Не захочет или не сможет – в том смысле не сможет, что «нельзя» – а «не могу». Просто упрет свою рогатину покрепче, вздохнет глубоко, пошевелит губами, скажет несколько начальных слов какой-нибудь молитвы для порядка и будет спокойно ждать, когда наскочат на него – в последний раз – пришлые вурдалаки из степи.

Лица. Люди. Горожане. Работящие, знающие себе цену, умеющие на вече переорать соседа и без особой робости выходящие на поле боя. Считающие свои города своими, еще не забывшие рассказы, как выходцы из Ростова основали Суздаль, а переселенцы из Суздаля – Владимир. Помнившие, как насыпались городские валы и ставились поверх бревенчатые частоколы. Не забывшие, что не было при этих событиях никаких князей. Вернее, были иногда, но не в положении господ, а в статусе нанятых полководцев, задача которых – войска, но не более.

– Надо бы нам сейчас, воевода… – обернулся Олег к Жидиславу и сразу же осекся.

«Сейчас… Какое „сейчас“ для меня настоящее „сейчас“? – подумал он. – „Сейчас“ человека из двадцать третьего века, по средам и воскресеньям играющего в крокш 72, хорошо, кстати, играющего, считающего, что семь из десяти пойманных дротиков – это не тот результат, который ему нужен? Или „сейчас“ хрономенталиста, способного услышать стрелу на подлете, обернуться и, шаля, схватить ее не посередине, а за оперение. Или „сейчас“ волынского боярина, говорящего по-венгерски, по-польски и по-немецки, язык которого здесь, на северо-востоке, понимают, но удивляются тому, как он звучит? Опытнейшего воина, который, случайно оказавшись рядом, помогает зятю своего сюзерена в рискованном предприятии? Рискованном и, наверное, бесполезном. Почти наверняка бесполезном. Точно бесполезном. Совершенно бесполезном».

На Олега ненадолго накатило оцепенение, но, к счастью, ему вспомнились глаза Сребры – молодого дружинника князя Андрея, с которым позавчера они разведывали дорогу на Ростов. Взяв его, еще двоих воинов из княжеского двора и четверых горожан из ополчения, хорошо державшихся в седле, Олег решил проверить, откуда и куда перемещаются тумены Неврюя. И на закате им случилось наткнуться на таких же разведчиков, вражеских: отряд ордынцев из тридцати примерно человек двигался по правому берегу Нерли.

Сребра повернул коня – скакать назад, но был пойман Олегом за узду, развернут и брошен вперед, в неожиданную и яростную атаку. Ордынцы ее не выдержали, поскакали прочь, оставив четверых убитых и одного раненого, стонущего и плюющегося.

Связывал его Сребра, Олег присматривал издали и поймал его взгляд. Поймал и сразу узнал, понял, идентифицировал. Такой же взгляд был в октябре 1941 года на дороге за Мценском у лейтенанта-танкиста из 4-й танковой бригады, командир 73которой плюнул на указания атаковать авангард наступающих немцев сходу, устроил свои танки в засаде, а потом задал неплохую трепку наступающему противнику.

После боя лейтенант остановил свой БТ рядом с «тридцатьчетверкой» Олега, высунулся из люка и, оглядев шоссе и поле рядом, где дымилась техника с крестами, закричал: «Можно их бить! Можно этих сук бить!» Вражеских машин подбито было немного, да и отремонтируют почти все их потом, и через два дня немцы прорвутся в другом месте, и поле боя останется за ними, но пока их натиск был остановлен. Причем потерями не один к десяти, а по уму.