Владимир Синельников - Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого (СИ)

– Какие имеются ныне сведения от Румянцова, нашёл ли он этого пса подзаборного в Империи? Пусть рыщет и рыщет аки волк лютый. Не велика Европа, а хитрости и ума у Алёшки не много. Страх ныне владеет им и парализует волю его. А человека, обуянного страхом, не то что и изловить легко, а також и подчинить воле своей просто, заставить его выполнить твою волю, и получить от него всё, что требуется. Пусть Румянцев удвоит, утроит свою прыть, усердие своё, пусть разыщет супостата, денег не жалеть, подкупать, кого можно, кого нужно застращать моей карою, али погибелию живота. Не жалеть ничего и никого, рвать и рвать,…Принесть мне эту гниду, сыночка моего, отдать его в руки мои…

Лицо его внезапно искривилось, ус задёргался, громадные руки его то сжимались, то разжимались, будто пытались задушить кого-то, может быть змею или ехидну, лупатые чёрные глаза его вылезли из орбит, щербатый и грязный рот его оскалился дьявольской и злобной гримасой, будто сам диявол показал свой истинный лик, словно сатана в мгновение напоминал роду человеческому о том, какие страшные муки его ожидают, что близок час расплаты…. Жёлтая пена выступила на губах, лицо сделалось серым и одутловатым, из уст его вырвался нечеловеческий рык, подобный звериному. Страшной силы удар обрушился на бюро, выполненное из морёного дуба. Конструкция, верно служившая местным бюрократам, по крайней мере два столетия, развалилась, не выдержав ярости государя. Последовал удар ещё и ещё, ни в чём не повинная мебель рассыпалась в щепки, а государь всё зверел и зверел, и не было рядом его супруги, единственно способной обуздать эти приступы ярости, которые накрывали Петра в минуты великих душевных волнений.

Примерно через полчаса приступ миновал, и Пётр опустошенный и разбитый сидел на полу, нижняя губа отвисла, глаза были полуприкрыты, руки бессильно лежали на коленях….

– А ведь Гриффит был прав, думал про себя Пётр. – Ярость – есть проявление бессилия и свойственна она скорее женскому естеству, нежели мужескому, но совладать с нею я не способен. Будто сатана в меня вселяется, когда мне что-нибудь поперёк воли моей становится. Несчастный я человек, все меня боятся, за эту ярость мою, и никто не любит и не понимает….

Слёзы выступили у него глазах, он по-детски всхлипнул, из носа потекло, он сделался такой маленький, как ребёнок. Этот Верзила, Геркулес, повелитель полумира, победитель сильнейшей армии мира, сидел и плакал, как маленький мальчик, которому не дали конфетку.

– Все подите прочь! Надоели бляди! – воскликнул он окрепшим уже голосом, и обращаясь к Головкину – Принеси-ка братец мне новое бюро, да поспешай, работать надобно! и к Николаю «А ты принеси водки и пожрать, да не сидите! Ироды! Быстро, а то враз на плаху угодите!

Через полчаса за новым бюро Пётр уже работал, готовил указы и распоряжения о строительстве в Санкт Петербурге, о металлургии, о пенсионе для ветеранов и т. д.

Савва хорошо запомнил приказ Петра об аресте сэра Гриффита, но он сильно подозревал его в шпиёнстве и в том, что приказ Петра, отданный по-русски, был понят аглицким боксёром, и теперь поймать его будет не просто. Так и оказалось, когда он вышел из гостиницы того уже и след простыл. Савва для отчистки совести направился в гостиницу, где по сведениям Гриффит остановился, но по прибытии он обнаружил лишь пустой уже номер. Хозяин гостиницы сообщил, что постоялец часа пол, как в спешке рассчитавшись, с одним саквояжем, схватил первый попавшийся экипаж и немедля отбыл в неизвестном направлении. Ловить его на французской территории было бесполезно, т. к. требовалось получить разрешение коменданта покинуть Антверпен, и разрешение префекта, о свободном передвижении по территории пркфектуры. Дело было провалено, и, скорее всего, его, Савву, ждала опала. Во что она выльется, зависит от того, какие известия государь получит от Румянцева. Ежели тому удаться найти следы царевича в Австрии, то можно надеяться на благосклонное отношение Петра, к своему же промаху, а ежели нет…. Последствия могут быть самыми неблагоприятными, вплоть до дыбы и отсечения головы.

– Вот сослал бы царь меня куда-нибудь подале, в Сибирь, к примеру, и голову бы сохранил, и пользу бы отечеству принёс, – размышлял Савва.

Если бы он догадывался, как близко он подошёл к разгадке своей судьбы! Но ему предстояло сейчас вызвать из России Абрама Петровича со своим старинным другом, Синельником Алексеем Кирилловичем. Судьба опять сводила их вместе.

Обер-лейтенанту, специальному государеву порученцу, Синельнику Алексею Кирилловичу

Писано 24 числа, апреля месяца 1717 года.

Надлежит тебе немедля, взявши с собою обер-юнкера Преображенского полка Абрама Петрова прибыть во Францию, в город Париж. Проездные документы надлежит получить у Меньшикова, маршрут следования, Ревель, Рига, далее через Польшу, Саксонию, Голштинию, Голландию, через Кале прибыть в Париж. Нигде себя не открывать, Абрама Петрова представлять денщиком и шведским пленным, мол де везёшь государю денщика енерала Лупорта, для личного дознания. Коли станете разоблачены, следует пробираться таино, через земли Имперские, через Гренобль. За обер-юнкера отвечаешь головой своей и також животом своих домочадцев.

Это письмо доставил в Преображенский полк вестовой специальной государевой почты, в специальном конверте, запечатанном крест накрест красным воском. Такие конверты поступали обычно с чрезвычайно секретными сообщениями. Алексей Кириллович расписался в ведомости о получении, в присутствии вестового распечатал конверт и прочёл государево послание.

Звериным своим чутьём почуял он грозящую опасность. Находиться при дворе, особенно при дворе русского царя, особенно при дворе Петра Алексеевича – дело чрезвычайно опасное, почти самоубийственное. За, без малого, двадцать лет службы он не раз попадал в переделки, грозящие гибелью и ему и его близким, но удача почти всегда была на его стороне. Ему удавалось удержаться на плаву, попадая в самые щекотливые положения, оказываясь между могущественными кланами, грызущимися за влияние и деньги, власть и государеву милость. Но самое страшное было другое, самое страшное тзаключалось в непредсказуемости Петра, в его жестокосердии, подозрительности и презрении к человеческой жизни.

Алексей Синельник, потомственный Донской казак станицы Семикаракорской, выбрал для себя роль туповатого, исполнительного и верного служаки. За деньгами и наградами не рвался, подачки не брал, казну не опустошал, но и старался не выделяться честностью, не высовываться – одним словом, скромняга. В полку слыл нелюдимым, в картах и попойках не активничал, но и не отказывался, когда угощали. Дамским сословием не особо увлекался, был верным супругом и заботливым отцом, но и не кичился своими добродетелями. Короче, за всё время службы старался никому не мешать и не вызывать зависти. Старался меньше попадаться на глаза, особенно Меньшикову. Александр Данилович пытался заручиться его дружбой, заставить шпионить для себя, но Алёха и здесь сумел ускользнуть из смертельных объятий коварного царедворца. Но после же Африканского приключения, сделался он у государя в особом уважении. И это несло собою грозную опасность, так как милость государева почти всегда кончалась гибелью или опалой. Назначенный приглядывать за молодым арапчонком, он предпринял нечеловеческие усилия, что бы не следовать за царём в Европу, а остаться в Сант Петербурге и заниматься текущей военной работой в полку. Получив же наказное письмо от государя, Алексей всей своей шкурой понял, в какую страшную и опасную игру он оказался втянут. Пока Пётр не задумывался о наследнике, или, по крайней мере, имел надежду получить оного от своей любезной Екатерины (Алексея Петровича он вообще уж давно не рассматривал в качестве возможной смены себе), Алексей Синельник мог находиться в тени государственных и дворовых интриг, так как Абрам Петрович для Петра и для двора также, был просто забавной игрушкой, потешным офицериком, что-то среднее между рядовым офицером и придворным шутом.