Сергей Саканский - Mi Lucha

Или не ветер – просто сквозняк из неожиданно распахнувшейся двери.

Гитлер оглянулся. Скрипнула и хлопнула дверь. Какой-то человек быстро вошел в мастерскую и двинулся к нему. Другая фигура метнулась вдоль стены, блокируя черный ход.

– Это не папараци! – успел подумать Гитлер, когда сильные руки схватили его, тщедушного и маленького, и в лицо ударила струя холодной, обжигающей жидкости из пульверизатора, и он обрел себя стоящим посередине странной и смутной, видимой и невидимой, черной и белой черемуховой рощи в цвету.

Это был какой-то маленький, тесный гроб с нетвердыми стенками: они прогибались, когда Гитлер пытался пошевелиться. Он был в три погибели согнут – колени упирались в одну стенку, затылок и шея – в противоположную, спина и крестец, темечко, стиснутые предплечья – все части его тела уткнулись в упругие, как будто кожаные стены. Тело спеленато, словно мумия, рот забит кляпом.

Было странным, что он еще может дышать. Более того: лицо обдувала тонкая и вялая струя свежего воздуха. Он не сразу понял, откуда она берется. Совсем близко раздавалось электрическое жужжание: где-то на уровне живота работал моторчик, он-то и нагнетал воздух в эту портативную темницу.

Кроме того, в черном мире Гитлера существовали еще какие-то звуки… Совсем близко раздавалось сухое шарканье, голоса, а где-то вдали – гудки и подозрительно знакомое чуханье. Вдруг послышался частый стук каблучков, приблизился, прошел мимо и удалился…

Вся эта звуковая схема была хорошо ему знакома. Гитлер узнал ее: это был вокзал. И тут, будто в подтверждение, раздался внятный и чистый девичий голос:

– Поезд Берлин-Париж отправится в восемь тридцать с первого пути. Повторяю…

Тут же все внешнее пространство пришло в движение. Гитлер понял, что летит, поднимается, качается вперед-назад…

Чемодан!

Без всякого сомнения, он лежал, скрюченный, плотно спеленатый в большом кожаном чемодане, построенном специально для него и оборудованном вентиляцией для дыхания, и чьи-то руки подхватили его и понесли.

Боже мой! Меня похитили… Но кто, зачем?

И тут же, словно отвечая на его вопрос, сверху донеслась сдавленная, явно не предназначенная для посторонних ушей, испанская речь:

– Que trataro veno esto mudaco?

– Veno el mudaco con primero perrono.

Какое-то время его несли, затем поставили на землю.

– Господа, такой большой чемодан следует сдать в камеру хранения, – раздался голос проводника.

– В этом чемодане дипломатическая почта, – ответили наверху.

Гитлера пронесли несколько шагов, забросили вверх и положили на бок. Он почувствовал облегчение. Лежать в новой позе было приятнее. Все, что он теперь хотел от этой жизни – это большой кусок курицы и маленький фарфоровый унитаз.

Поезд тронулся. Чемодан взяли, перебросили и открыли. Воздух и свет ударили Гитлеру в лицо.

– Если вы не будете поднимать панику, то всю дорогу мы обеспечим вам максимальный, насколько это возможно, комфорт.

Речь пожилого человека с тонкими мафиозными усиками была донельзя корректной и правильной.

Гитлер удивленно посмотрел на него.

– Вы верно меня поняли, Адольф! – сказал человек, в то время как другой, молодой и крепкий гигант, принялся разматывать бинты. – Меня зовут Генрих Геблербухер. Я немец. А это мой друг, Сальвадоре Мучачо. Он немного владеет немецким, но весьма молчалив. К сожалению, во всей Империи не нашлось другого парня, который был бы столь же силен, чтобы нести чемодан, и одновременно говорил на языке Вагнера и нибелунгов.

– Yo credo caballo cabano! – сказал Сальвадоре.

– Он такой огромный, – продолжал Генрих, – что в сочетании с чемоданом, вашим временным жильем, выглядит совершенно нормально, так, как если бы это был самых обычных размеров дорожный чемодан. Полагаю, вы уже догадались о цели нашего путешествия, не так ли, Адольф?

– Вы – люди товарища Лучо, – сказал Гитлер.

– Совершенно верно. Конечная цель нашего путешествия – Мексика, ваша встреча и беседа с Императором.

– А потом?

– В зависимости от результата беседы. Вполне возможно, что вас расстреляют. Шутка. Но в любом случае – в Берлин вы больше не вернетесь, милый Адольф.

– Не называйте меня милым Адольфом. Я терпеть не могу гомосексуалистов. Во всяком случае, не коверкайте мое имя. Меня зовут Адольф Шикльгрубер . Ударение на втором слоге, как в имени, так и в фамилии.

– Esta gumacha gomofovia, – сказал Сальвадоре и, в знак своего раздражения – громко рыгнул.

– Вы пессимист, Адольф, – сказал Генрих, невозмутимо ударив на первый слог. – Пессимисты всегда предполагают худший вариант развития событий. Здесь никому не нужна ваша баварская задница. Возможно, вы еще понадобитесь живым Третьей Империи Инков. И скажите спасибо, что я не коверкаю ваш творческий псевдоним, как это делают французы – мсье ГитлЭр.

– Я ненавижу вашу Империю, – сказал Гитлер.

– Нам это известно.

– Я ненавижу всех инков до последнего колена, а также – всех майя и ацтеков.

– Это совершенно естественно.

– Я ненавижу вашу мразь с усиками, – вашего товарища Лучо и вашего Троцкого.

– Это также простительно.

– Я ненавижу вашу дерьмовую еду.

Мужчины переглянулись. Сальвадоре схватил Гитлера за воротник и коротко ударил ладонью по лицу.

– Do not tell us about our grand paprica! – сказал он почему-то на почти английском, даже не скрывая волнения.

– Сальвадоре очень любит поесть, – уточнил Генрих. – Мы могли бы предложить вам холодные сосиски с теплым баварским пивом.

– Я хочу курицу, – угрюмо сказал Гитлер. – Я всегда ем вареную курицу в дороге.

Он посмотрел в окно. Поезд двигался сквозь предместья Берлина, так хорошо знакомые… Только что, в клубах паровозного дыма промелькнул дом, где он когда-то жил со своей Мицей.

– Он хочет курицу, – сказал Генрих, почему-то по-русски.

– Значит, я обязан ему доставить эту ебанную курицу, – тоже по-русски ответил Сальвадоре.

Гитлер не подал виду, что понимает русский язык. Это был первый прокол в кем-то хорошо продуманной операции. Он с грустью посмотрел в окно.

– Принеси ему, мать-перемать, горячую курицу из ресторана!

– Если бы ты знал, как я ненавижу курятину!

– Но ведь ты любишь товарища Лучо?

– Еще как! Если бы мне было позволено, я бы засунул свой трепетный язык ему в анус. Только все дело в том, что я забыл, как будет курица по-немецки. И поэтому в ресторан пойдешь ты.

– Окей! Пусть этот парень пока просрется, – сказал Генрих, выходя из купе.

– Стойте! – закричал Гитлер. – Я не хочу оставаться наедине с этим педриллой.

– Полноте, друг мой! Сальвадоре сегодня на службе. Впрочем, если вы так боитесь венерических болезней, то я настоятельно рекомендую всегда носить в жилетном кармане презерватив.