Владимир Романовский - Польское Наследство

Гостемил. Какое-то несуразное имя. У славян, да и вообще у всех неверных, имена несуразные. Что он за человек? Неверный – само собой, но даже неверные разнятся. Шахин очень на него похож! Это она сразу углядела. А я – похожа на него? Может и похожа. Черты лица у него очень … точные? … Громадный он – поэтому и я такая рослая. Ни в Каире ни в Багдаде ни один мужчина не позарится, сколько не открывай лицо, сколько не показывай волосы украдкой … А в Киеве? Может, в Киеве другие мужчины? Выше ростом? Славянские рабы были в основном невысокие. Может, невысоких легче хватать и усмирять, поэтому специально таких выбирают? Гостемил. Как это, слово есть такое славянское? «Здоровенный». Поди из Гостемила сделай раба – трудно. Большой слишком.

Путаются мысли…

Ничего я толком на Руси еще не видела – ехали мы обходными путями, крадучись. Несколько смердов, какие-то неприятные типы в селениях, да в детинце в Чернигове – местное правление, по виду тати, но кто их, славян, разберет, может и не тати. Потом были ратники – разных размеров, и некрасивый воевода со слюнявым ртом. Пожалуй, отец – единственный пока что красивый славянин, которого я здесь видела, хоть и старый. Что-то мне покажет Киев?

Кровь потекла по ноге. Ширин замычала от досады. Слезши с ложа на пол, она сняла со столика наглухо закупоренный кувшин и вытащила затычку. Понюхала. Вода. Вытащив из сапога кинжал, на всякий случай данный ей Гостемилом, она сделала надрез на портах бредящего Свистуна, оторвала лоскут, смочила его водой, обмыла в несколько приемов живот, бедра, и гениталии, вытерла. Мало. Оторвала лоскут от рубахи Свистуна, больше размером. Снова протерла. Налила воды в кружку. Повозку тряхнуло, и Ширин стукнулась зубами о край кружки и едва успела придержать кувшин, по привычке экономя воду. И усмехнулась.

На Руси бережное отношение к воде не принято. На Руси кругом вода – в реках, в ручьях, в озерах, с неба льет, везде вода. Ее, воды, так много, что славяне не обращают на нее внимания, привыкли. Им ничего не стоит, например, наполнить лохань водой до краев и лечь в нее, в эту в воду – просто помыться. Расточительность. Еда у них растет на деревьях и на полях в огромных количествах, а также бегает в лесах и плавает в водоемах, и это не считая домашнего скота. Ткани они ткут – аржами. Казалось бы, при таком изобилии бедных не должно быть вообще. Но большинство славян не менее бедные, чем большинство жителей Каира. Как они ухитряются быть бедными? Наверное, в этом виновата их Церковь, объявившая пророка Иисуса сыном Аллаха и приравнявшая его рассуждения к вере. Надо бы спросить у отца про Церковь. Интересно – греческой он веры, или другой какой? Говорят, все благородные славяне нынче греческой веры.

А где мы остановимся в Киеве? Отец сказал, что у него есть там друг, а у друга есть дом. И еще у друга есть сын. Это что же – вроде славянских смотрин? А как же насчет того, что женщина вольна выбирать себе мужа сама?

Хорошо бы выяснить все, разобраться, и уж если презирать – то со знанием дела. Первая мысль Шахина по приезде в Чернигов была – Церковь Спасителя хорошо подходит для переделки в мечеть.

И – самое заветное. Кто такой Гостемил – на самом деле . И кто они с Шахином – на самом деле. Самое заветное, и самое трудное. Все остальное – более или менее притворство. Гостемил хорошо притворяется. И я тоже.

К рассвету дождь прекратился. Лошадь устала, и Гостемилу было ее жалко. Как все в мире связано, подумал он. А вдруг от нескольких упущенных часов зависит безопасность друга?

Прямо по ходу показались колокольня и черепичная крыша терема – Вышгород, обновленный, отстроенный, с мощеной главной улицей, чистый, ухоженный, и в то же время какой-то стерильный, с искусственной красивостью, с рассеянными улыбками. Гостемил остановил повозку.

Спрыгнув на землю, он огляделся и, убедившись, что никто вроде бы за ним не следит, открыл заднюю дверцу.

– Ширин.

– Да?

– Сейчас мы подъедем к пристани.

– Мы уже в Киеве?

– Нет, в Вышгороде. Это недалеко от Киева. Ты … хмм … закутаешься с головой в сленгкаппу … и сядешь в лодку … Я поговорю с лодочником, и ты будешь меня ждать … в лодке. Я только сдам это чучело с рук на руки властям…

– Болярин, – позвал умоляюще Свистун, связанный, на полу. – Болярин … Об одном прошу…

– Ну, что тебе?

– Ты мне скажи только … Жив ли мой сын? Только об этом прошу.

– Жив, – сказал Гостемил. – Выполз из под стола, очухался, и убежал.

– Ты видел?

– Да.

– Не лжешь, болярин?

– Не лгу. Жив твой сын, Семяшко, жив.

– Поклянись, болярин.

– Мне клясться ни к чему, это подлая привычка. Если я говорю – да, значит – да. Так у меня в роду заведено.

– Спасибо, болярин.

Свистун заворочался, задвигался, застонал. Гостемил вытащил нож и разрезал веревку, связывавшую ноги Свистуна. Кивнув Ширин, он снова закрыл дверцу.

Сделали быструю остановку у пристани. Ширин, кутаясь – действительно, с головой – в сленгкаппу, примостилась в лодке. Гостемил дал лодочнику пять золотых монет, и пообещал еще десять, если будет ждать и молчать. Лодочник, не веря счастью, начал радостно и красноречиво соглашаться.

– Молчать, – напомнил Гостемил.

– Да я, болярин…

– Ты не молчишь. Отдавай деньги.

Лодочник молча спрятал деньги и изобразил лицом преданность. Гостемил наклонился к уху Ширин и тихо сказал, —

– Жди, я скоро. Ничего не бойся.

Она кивнула.

Подогнав повозку к терему, Гостемил спрыгнул на землю, потянулся, и огляделся. Ранние прохожие спешили – кто на местный торг, кто на пристань, кто в мастерскую, кто даже в церкву на службу. Четверо дюжих ратников стояли у входа в терем – стало быть, важная персона прибыла в город. Уж не сам ли князь? Нет, князь в пути. Ну так кто-нибудь из его воевод. Гостемилу совершенно не хотелось продолжать транспортировать Свистуна. Пусть олегово семя дальше само с ним разбирается. Он подошел к ратникам.

– Доброе утро, люди.

Ратники оглядели верзилу в мокрой сленгкаппе с головы до ног и усмехнулись.

– Любопытно мне знать, кто нынче в тереме живет.

Ратники еще немного посмотрели на него и отвернулись, скучая.

– Эй, – Гостемил повысил голос. – Тяжела служба, понимаю, но не настолько ведь, чтобы языком пошевелить сил не было. Кто в тереме?

– Не кричи, деревенщина промокшая, – сказал один из ратников. – Не для того мы здесь поставлены, чтобы любопытство твое удовлетворять.

– А! – догадался Гостемил, не обидясь. – Вы здесь для защиты от врагов, да? Я вам, ратники, вот что скажу. Груз у меня ценный в повозке, пленник высокой значимости. И хотел бы я передать его кому-нибудь из людей Ярослава.

Во втором уровне скрипнула балконная дверь и появились на балконе Ингегерд и старший сын ее, семнадцатилетний Владимир. Заняты они были каким-то спором.