Владимир Романовский - Польское Наследство

– Гостемил! – Владимир помахал ему рукой с балкона, пока ратники брали лошадь под узцы, а один из них залезал на облучок, – не зайдешь ли на угощение?

– Как-нибудь потом, – ответил Гостемил. – Я спешу, мне нужно в Киев. Да уж кстати, князь, дружина-то в готовности у тебя?

– Послужить хочешь? – серьезно осведомился Владимир. – Дело хорошее, а только придется подождать до возвращения. Мы ее на юг послали…

Вышата дернул князя за рукав, и князь осекся.

– Дело ваше, – сказал Гостемил. – А служить не хочу.

– Почему ж? – спросил Владимир, чтобы скрыть неловкость.

– Лень, – ответил Гостемил.

Лодочник заметно нервничал. Что-то произошло, наверное, между ним и Ширин, сидящей в отдалении от него, закутанной с головой в сленгкаппу. Гостемил проверил наличие калиты у гашника, поправил бальтирад, и ступил в лодку.

Попутный ветер и рвение лодочника – и вот Горка, вот торг, вот пристань.

Как ни старалась Ширин, все-таки ощущение подавленности дало себя знать – пригнувшись, вышла из лодки, озираясь, боясь открыть лицо. Киев в то утро был великолепен, сверкал на солнце белизной стен, и даже голые позднеосенние деревья его не портили.

К дому Хелье Гостемил шел быстро – Ширин едва за ним поспевала. Народу на улицах мало – ну да ладно … Вот и знакомый палисадник, крашеные в бледно-зеленый цвет стены – нет в доме никого. Увлекая за собою Ширин, Гостемил обошел дом справа, осмотрелся, убедился, что никто их не видит, приподнял камень, лежащий возле двери бани, и вынул из под него ключ.

Зайдя в дом через заднюю дверь, он сбросил сленгкаппу на ховлебенк, стянул сапоги, скинул бальтирад.

– Сухари у Хелье всегда есть, – сказал он. – На случай осады или похода. Заперты под замок от мышей. Потом поедим на торге. А ты переоденься … хмм … От Лучинки остались тряпки, но они тебе не по росту … Рубаху у Хелье возьмем, он чуть ниже тебя ростом, подойдет.

Гостемил облазил весь дом в поисках каких-нибудь признаков, знаков, следов … Где хозяин? Он обещал быть в Киеве до первого снега. Первый снег – вот-вот пойдет. Где же ты, дружок, а? Тебя ищут, и при первой возможности … Думать не хочется об этом! Самое противное – когда нужно предупредить, а возможности нет. Будем уповать на милость Создателя.

Что там поделывает мое чадо? Мое чадо сняло с себя грязные влажные тряпки, надело, не помывшись предварительно, рубаху Хелье, которая едва до бедер чаду достает, зачем-то опять натянуло сапоги, а поверху замоталось простыней, и не знает, куда себя деть и как себя вести.

– Чадо, – сказал Гостемил. – Пойдем, я покажу тебе, как разводить огонь в бане. У вас в Каире уже научились разводить огонь?

Чадо сердито на него посмотрело.

Баня удивила Ширин. Приспособления и обстановка – все ей было внове. Две полные бочки воды – а это что? О!

– Желоб от водосборника, – объяснил Гостемил.

Да ну, подумал он, с чего это, неужто Хелье вдруг понравилась старая новгородская придумка? Хелье не сторонник излишеств. Нет, а просто баню строил новгородский мигрант. Астеры подвижны стали – разъезжают по городам и весям. Изменился Новгород, открытый стал, благодушный. Что ж, хвала Ярославу, отдадим ему должное. Ах, вот оно что – Нестор, ленивый, воду из колодца таскать не любит, и ему понравилась идея. Нестор, не Хелье.

Опять кругом вода, думала Ширин. Невероятно много воды. Вода в таком количестве – плохо или хорошо? Наверное плохо. Отучает людей от бережливости, от умения продумывать день от начала до конца.

Баня – да, как же! Как же я забыла! Ведь баня – один из главных рассадников разврата у неверных! Нечестивцы! Мужчины и женщины раздеваются до гола и свободно разглядывают друг друга. Погрязли в похоти, променяли бессмертные души на повседневный комфорт. Неверные – торгаши по определению, они все мерят деньгами и на деньги. А христиане – худшие из неверных. С язычниками легче – они просто наивные, но у них правильные инстинкты. Я – дочь христианина. Шахин – сын христианина. Это очень плохо, этот позор трудно смыть. Сколько неверных нужно убить, чтобы их кровь смыла позор? (А ведь есть еще, помимо этой, и другая правда – не важно, христианин ли Гостемил, язычник ли, главное – какого он племени. Это самое важное, самое тайное …)

Мысли, которые в присутствии Шахина и остального отряда легко выстраивались в логическую цепочку, здесь, в Киеве, в незнакомом доме, в бане, путались и казались несостоятельными. Тлетворное влияние неверных, поняла Ширин.

– Вот, – говорил Гостемил, поправляя подвесной котел, – сейчас тебе будет горячая вода, помоешься с дороги … Может и поспишь немного … В спальне Нестора чистое белье…

Девушка должна беспрекословно подчиняться воле отца, вспомнила Ширин. А если отец – неверный? А об этом ничего не сказано! Воле отца – и все.

Забрезжил свет! Воля отца. Понятно и почтенно. Одобряемо. Ей стало легче.

Что-то она меня стесняется, подумал Гостемил. Ах, да, у них там устои … Точно! Мне же нельзя видеть ее голой! Я об этом не подумал. Значит, нужно налить ей воды в бочку … и оставить ее здесь, пусть моется … Может, она не умеет? Вроде бы какие-то умывальные традиции у них есть…

– Я сейчас, – сказал он.

Скоро он вернулся с крынкой. Ширин сидела возле печи на полке, грелась.

– Это – галльский бальзам, – объяснил Гостемил. – Вот, смотри. Видишь…

Он провел рукой по полу возле самой печи и потер ладонь о ладонь.

– Видишь, руки грязные? Теперь смотри.

Он потер ладони галльским бальзамом, а затем, ухватив ковш и зачерпнув воды, ополоснул руки.

– Вот. Теперь чистые. Галльский бальзам смывает грязь, пот, и все прочее, неподходящее и пахнущее.

– Я знаю, – сказала Ширин. – Жена моего приемного отца иногда пользовалась. И я тоже. Только ты никому не говори – я у нее один раз украла его, целую плошку.

– Ну вот и хорошо. Хотя, конечно, красть нехорошо.

– Это было давно, я была совсем маленькая.

Странно она как-то говорит, подумал Гостемил. Восемнадцатилетние так не говорят – рассудительно и слегка фальшиво. И вспомнил, что славянскому языку она научилась у наставников, людей среднего возраста. А единственный сверстник, умеющий говорить на том же языке, был ее брат. Несчастная девка. Ну, ничего. Поживешь в Киеве – оттаешь.

– Тебе как лучше мыться – в лохани или в бочке? – спросил он.

– А как это – в бочке?

– Значит, в лохани.

Он приволок из предбанника лохань, налил в нее воды из бочки, затем добавил двадцать ковшей горячей из котла, и сказал, —

– Ну, вот, мойся … Знаешь, что? Ты пока мойся, а потом пойди подремли, там наверху спальни, выбери любую. А мне нужно отлучиться ненадолго. Есть в городе человек, который может знать, куда друг мой запропастился. Только никуда не уходи, и никому не открывай. Я быстро. Хорошо?