Владимир Романовский - Польское Наследство

– Я ненавижу тебя, – сказала Рикса.

– Это твое право. Но ненавидеть меня ты будешь тайно, и никому никогда об этом не скажешь. Есть в мире и опытные убийцы, и отравители, но самое худшее – когда убивают неумело, долго, мучительно, ударяя кинжалом множество раз, и слышны пронзительные крики жертвы, и их все слышат, и никто – никто – не приходит на помощь. Сядь на ложе.

Рикса села на ложе. Мария налила из кувшина на прикроватном столике воды в кружку.

– Выпей. И успокойся. В таком виде тебе перед гостями появляться нельзя.

Рикса отпила из кружки. Мария села рядом с ней. Рикса вздрогнула.

– Прошлого нет, – сказала Мария ровным голосом. – Забудем. Забудем все, начнем все с начала.

Рикса кивнула, глядя прямо перед собой. Мария обняла ее одной рукой за плечи. Рикса вздрогнула, но не посмела отстраниться.

– Нет прошлого, – сказала Мария и поцеловала Риксу в висок. – Кроме, может быть, Венеции. Дике и Дафни. Скоро ты будешь нянчить внука. Сын твой скоро вернется. И будет у нас счастливая жизнь. Выпей еще воды.

Рикса снова отпила из кружки.

– Сейчас мы подождем, – сказала Мария, – пока они там захмелеют слегка. И выйдем к ним вместе. И будем им улыбаться.

А что, если я попрошу моего ростовчанина, чтобы он ее убил, подумала Рикса. Нет, не выйдет. Он начнет спрашивать, уточнять, и все это громко – тихо говорить он не умеет. Тогда Бьярке попрошу. Нет, нельзя. Если не удастся – мне не жить, и всем, кого я люблю, тоже.

***

За несколько дней до вышеописанных событий, в ясный венецианский полдень, Папа Римский, именем Бенедикт Девятый, готовился к отбытию в Рим во главе тысячи ратников, любезно предоставленных ему Императором Конрадом Вторым. Сидя в непринужденной позе на повозке, болтая ногами, Бенедикт забавлялся, глядя, как через площадь к нему спешит отец Доменико, поминутно оглядываясь через плечо, смешно семеня кривыми ногами. Подбежав к повозке, Доменико поклонился Бенедикту, гротескно-воровским движением сунул руку в суму, и вытащил оттуда свиток.

– Вот, как ты просил, беатиссимо падре, вот список. Список.

– Вижу. Не дыши так часто и глубоко, у тебя изо рта плохо пахнет, – сказал Бенедикт, проглядывая список и качая головой. – Какие имена, однако! Какие люди!

– Так вот уж, стало быть, беатиссимо падре, мы, значит, в расчете с тобой? Ты на меня больше не держишь зла?

– Это несерьезно! – Бенедикт строго на него посмотрел. – Я всегда на всех держу зло. Я злопамятный очень. Но в ближайшее время никаких мер против тебя и твоих друзей принимать не буду … скорее всего … Впрочем, ты можешь дополнительно укрепить свои позиции … обелить себя в моих римских глазах…

– Что еще! … – простонал Доменико.

– Ничего страшного, и сделать это можно прямо сейчас. И стоить это тебе ничего не будет.

– Говори.

– Ты, видимо, немалые деньги заплатил, чтобы сей свиток заполучить.

– Ох, даже не спрашивай, беатиссимо падре!

– Не из церковных средств, надеюсь?

– Пощади! Все, что у меня было, все, накопленное на старость – все отдал.

– Священнику не к лицу копить на старость. Что за стяжательство! Стыдись, Доменико. Ладно … Однако, список ты получил ловко и быстро, и это, вроде бы, даже не копия, а оригинал, поскольку я узнаю руку…

– Беатиссимо!

– Мне хотелось бы узнать … просто из любопытства, Доменико … Кто тот человек, который доставил тебе этот список?

– Зачем тебе, беатиссимо падре? Зачем?

– Да просто так! А может я сам его нанять захочу, со временем. Как его зовут?

– Пощади!

– Перестань разыгрывать комедию. Иначе я отлучу тебя от церкви и порекомендую в какой-нибудь комедийный театр. Имя!

– Мишель.

– Мишель? Хмм … Мишель … Франк?

– Вроде бы да.

– Что-то знакомое … Молодой, лет двадцати двух?

– Да.

– Как ты его нашел?

– Беатиссимо…

– Не серди меня, это несерьезно.

– Мне его порекомендовали.

– Ага. Ну, что ж, кажется, я знаю, кто это. Заплатил ты ему, я думаю, щедро. Поскольку выхода не было. Но, правда, парень на этом не остановится. Копит деньги для какого-то значительного предприятия, с лихоимством связанного. На что это он нацелился, вот бы узнать. Ожерелье знаменитое какое-то, или перстень, или что? Красный Дракон? Реки Вавилонские? Литоралис? Что-то в этом роде. А тебе не кажется странным, Доменико, что у тебя, священника, есть знакомые, могущие порекомендовать тебе вора, пусть даже такого высокого класса, как Мишель?

– Всякий прихожанин…

– Да знаю, знаю. Не всякий, но многие. Воров развелось в христианском мире – не перечесть! Хорошо, теперь о деле. Мне тут грамота пришла с польского пограничья. Требуют, чтобы я послал в Глогов священника, по случаю венчания будущего повелителя Полонии. Выбери кого поплоше, там его наверняка дикие поляки убьют.

– Да как же, беатиссимо…

– Делай, что тебе говорят! Чтоб священник нынче же к вечеру выехал в Глогов! Все, иди.

– Благословение…

– Благословляю тебя, иди.

Доменико поковылял через площадь. С другой стороны площади к повозке Бенедикта широким шагом приближалась женщина, закутанная, несмотря на теплый день, в длинное мантелло.

– Я готова, – просто сказала Эржбета, подходя.

– Замечательно. Свита моя уж на пароме, рать ждет на берегу. А где сопляк?

– Сейчас будет. Он что-то дописывает там. Уже одетый.

– Ты читала, что он там пишет?

– Нет.

– Ну, это ничего. В дороге переведешь мне, для развлечения. А дочка твоя где?

– Она решила остаться здесь.

– Окончательно?

– Вроде бы да. В крайнем случае, она знает, где меня найти. В Риме сейчас опасно, пусть лучше она здесь…

– Не слишком опасно. Увидишь, как с ратью подойдем, так все шелковые станут, мирные, тихие.

– Драки не будет?

– Скорее всего нет. Но если будет, то, что ж … Ну, выгонят меня … Поедем мы с тобою в Константинополь, и я стану там патриархом.

Прибывший из Венеции священник непрерывно чихал и кашлял, латынь знал плохо, временным нефом и алтарем остался доволен, кривился, глядя на бигус, и много пил. Узнав, что предыдущего священника Глогова сожгли вместе с церковью восставшие рольники, пришел он в уныние, и даже пытался доказывать Казимиру, что северным народам церковь ни к чему. Казимир привел в пример Землю Новгородскую и Данию – севернее Полонии, на что священник, кашляя, сказал, что сии географические данности являются на самом деле выдумкой язычников. Казимир велел священнику взять себя в руки, обвенчать его с Марией, а затем убираться восвояси. Сделалась заминка – Мария оказалась некрещеной. Прелат, чихая пуще прежнего, объяснил, что крещение взрослых – дело не одного дня, а шести месяцев. Нужно проводить ежедневные душеспасительные беседы, читать псалтырь, и помогать нищим. Казимир возразил, что вырывание ноздрей клещами займет не больше минуты, и священник стал меньше чихать, реже кашлять, и в присутствии двух свидетелей крестил княжну по католическому обряду. Мария восприняла обряд серьезно, позабавив жениха, человека верующего, но к обрядам относящегося скептически.