Владимир Романовский - Польское Наследство

– Котяра, – сказал Гостемил, останавливаясь. – Куда ж люди-то подевались?

Котяра посмотрел на него и отвернулся с таким видом, будто случайные знакомства с людьми, задающими праздные вопросы, ему с некоторых пор не очень интересны.

– О! – уважительно сказал Гостемил. – У нас с тобою похожие характеры. И ты тоже, как я, не первой молодости, но держишься с достоинством. Приходи в Татьянин Крог, Нимрод даст тебе буженины.

Кивнув коту, он двинулся дальше. В следующем квартале он заприметил какую-то бабку, сидящую на крыльце.

– Здравствуй, добрая женщина, – вежливо обратился к ней Гостемил через забор. – Как живешь, как дом?

– Ах, уйди ты, выродок коровий, – в сердцах сказала бабка, встала, ушла в дом, и хлопнула дверью.

Леший их знает, что у них тут происходит, подумал Гостемил.

Он повернул за угол – и наконец увидел людей. Муж, жена, четверо ребятишек, и повозка, лежащая на боку. Лошадь пасется рядом. Жена кричит на мужа, а муж огрызается.

– У тебя всегда все из рук валится, подлая твоя природа! – кричала жена. – Какой ты есть, такая и жизня у меня с тобою, кровопийца!

– Запахни меха, змея! – крикнул муж рассеянно, глядя на опрокинутую повозку.

– Пол-аржи проехать не можешь, удилище корявое! Пропали мои горшки, были да и не стало их! Ах ты дуб гнилой, хорла, ах ты звонарь колокола треснутого!

– Да ты законопатишь дупло-то свое, тупица! – огрызнулся муж, пытаясь поставить повозку на колеса, чтобы снова можно было загрузить в нее вывалившиеся мешки и сундук. – А то может тебе в глаз захвитить, при детях-то?

– Здравствовать вам, люди добрые, – сказал Гостемил, подходя.

Муж растерялся и слегка приосанился.

– Здрав будь, болярин.

– А не скажете ли мне, заезжему, что тут у вас в городе случилось? Почему так тихо, на улицах никого нет?

– Да как же … – начал было муж, но жена, дернув его крепко за рубаху, выставилась вперед.

– Нет, я скажу! – сказала она. – Случилось, что посадник, защитить нас поставленный, нас же и обворовал! Пить-есть требует, а как защитить – так вот те хвой с маслом в арсель!

– Ты замолчи … – предупредительно и тихо сказал муж.

– А, отстань, ничего я не боюсь! Это боляре все перетрусили, в детинце заперлись. И ты туда сейчас идешь, болярин, и отсидишься там, а мы хоть пропадай тут!

– Да заезжий он, ветка гнутая!

– Сам такой, порожек продавленный, шишка развороченная!

– Болярин … – сказал муж.

– Вот я … – начала снова жена, но тут муж крепко стукнул ее по затылку, и она отошла к детям, и стала им жаловаться так, —

– Вот какой отец у вас любящий, детки мои любимые, за всю мою об ём заботливость такие от него благодарности, вот он мне голову-то сломал, вот посмотрите…

***

Татьянин Крог, обычно шумный, людный, стоял пустой, и только в углу за столиком ютилась группа непонятных заезжих – черноволосых людей со странными чертами лица, большими черными глазами, крупными носами, черными бородами, в сальных черных одеждах непонятного покроя. Человек пять или шесть – Гостемил не стал их считать, а поманил полового и спросил, —

– Где хозяйка?

– Хозяйка нездорова.

– Мои люди прибыли?

Половой бросил взгляд на непонятных гостей. Гостемил тоже посмотрел в их сторону, а они молчали и, оказывается, смотрели на него.

– Неприятность вышла, – сказал половой. – Но теперь все хорошо.

– Что хорошо? Со мною два холопа и повар – где они?

– В комнатах.

Гостемил пошел в комнаты и вскоре отыскал в одной из них Нимрода и возниц. Сидели они притихшие.

– Вы, вроде, спать собирались, – сказал Гостемил.

– Да, болярин … мы собирались.

– Что-то не так?

– Не прогневайся, болярин.

– Нимрод, подойди.

Нимрод помотал головой.

– Да в чем дело! – Гостемил повысил голос. – Что тут стряслось?

– Нам велено из комнаты не выходить.

– Кем велено?

Молчание.

– Господин ваш я, – сказал Гостемил. – И кроме меня и митрополита никто ничего велеть вам не может.

Один из возниц приложил палец к губам.

– Ну, как хотите, – сказал Гостемил. – Где наши грунки?

– В повозках.

– А повозки?

– На заднем дворе.

– Дармоеды.

Гостемил вышел в крог – теперь и странные люди куда-то подевались, и только половой сидел в центре, у самой печи, тоскуя.

– Друг мой, – обратился к нему Гостемил, – что происходит в этом подлом городе?

Половой, как давеча возницы и Нимрод, помотал головой и ничего не ответил.

Еще лет десять назад Гостемил стал бы настаивать. Теперь же, умудренный, философски относящийся к людским причудам, он лишь пожал плечами и вышел из крога на задний двор.

Нужно убираться из этого города с его таинственностями, это понятно. Но сперва следует навестить купца Семяшку и взять требующуюся на путешествие сумму. В Киеве он встретит Хелье, и вдвоем они отправятся на зимовку в Корсунь, там тепло, хоть и дорого.

Гостемил вынул из повозки сверд, поддел бальтирад под сленгкаппу, и направился по пустым улицам к дому купца.

Возле дома собралось множество народу. Так вот где они все, черниговцы, подумал Гостемил. Я их ищу, а они к Семяшке на бельники с чечевицей сбежались.

Люди топтались и на улице, и в палисаднике, и в самом доме. Порасспрашивав, Гостемил уяснил, что племянник управляющего принимает гостей по одному в занималовке.

– А сколько ждать очереди? – спросил Гостемил.

– Некоторые с позапрошлого вечера ждут.

– А чего вам всем от него нужно?

Собеседник, по одежде и выправке – ратник, сделал рассудительные глаза.

– Так помилуй, болярин, что наше законное, то нам и должно, по первому требованию, получить.

– Твое законное?

– Жалование. Кому что, а мне – жалование. Остальным Семяшко наверное просто должен. Держат у него деньги. Мне держать нечего, да и товарищам моим тоже. Мы за жалованием. Потому даже ратникам пить-есть надо. А остальные – за долгом, наверное.

– За жалованием?

– Так ведь Семяшко платит нам жалование по просьбе посадника. А посадник ему за это что-то там … не знаю. Ну, правду ведь я говорю.

– Вне всякого сомнения, – подтвердил Гостемил. – Но почему ж именно сегодня, и всем городом вы сюда пришли, и ратники, и ремесленники?

– Да ведь, болярин, посуди сам, как с купцов дань собрали давеча, так все купцы сбежали, так теперь говорят, что никаких денег никто не получит. И Семяшко тоже сбежит, вот помяни мое слово, болярин.

– Дань собрали с купцов?

– Да.

– Вроде бы не время сбора сейчас.

– Так ведь особая дань. В пользу гостей.

– Каких гостей?

– А что в детинце сидят, болярин.

– Ничего от тебя не добьешься. Где сам Семяшко?

– Вестимо у себя, там, – ратник показал рукой. – К нему пытались ломиться, но…

– Но?

– Да так…

В самом большом из деловых помещений люди сидели на ховлебенках и стояли, и галдели, но не громко. Какой-то ремесленник привел с собой своего сына, человека лет девяти, и человек этот все время приставал к отцу.