Георгий Турьянский - Марки. Филателистическая повесть. Книга 1

Постараюсь в следующем письме сообщить вам больше.

Остаюсь искренне Ваш

P.S. У Гавриловны подгорела каша. Вонь в доме несусветная. Хотел ночью выйти прогуляться — за дверью завыли какие-то дикие звери. Опасаюсь выходить на двор и всё время чешусь. Письмо второе Мои поиски завели меня на окраину Нерехты. Томимый жаждой, я подошёл к большому дому, где попросил кружку квасу, кою и получил из рук опрятно одетой женщины. На мой вопрос, кто проживает здесь, я получил ответ: «Семья Фурцель».

В огромном каменном доме, единственном на всю округу, проживает таинственный человек, о котором по округе ходят плохие слухи. Говорят, что Фурцель колдун и алхимик, а настоящее его имя Парацельс. Алхимиком его считают, поскольку Фурцель, во-первых, немец, во-вторых, постоянно работает и ни с кем не знается, в-третьих, изобретает в своём сарае непонятные устройства (похожие на огромных сушеных кузнечиков), а на крыше дома понаставил ветряных мельниц с флюгерами. Я направился к Фурцелю и попытался завести с ним разговор.

Это, хотя и не сразу, но удалось. Я сказал, что готов квартировать у него. Дело в том, дорогой Александр Степанович, что от Гавриловны мне пришлось бежать. Она топит избу по-чёрному, что сказывается на моём и без того пошатнувшемся здоровье. Меня сожрали клопы, я не мыт, я грязен. У меня наметился творческий кризис. Искать Крякутного тоже нет никакой дальнейшей возможности. Фурцель, осмотрев мой внешний вид, запросил больших денег, но я согласился, лишь бы подальше от Гавриловны. Дом у него очень похож на дворец, по сравнению с домом моей бывшей хозяйки, от которой я сразу же и съехал. Опишу вам своё житьё-бытьё у немца.

Фурцель человек росту невысокого, усатый, с крепкими руками и задумчивым лицом. Под густыми усами угадываются полные губы. По-русски же говорит не очень хорошо. Но всё понимает. У него есть жена, Анна Амалия, урождённая Краузе. Анна Амалия кормит меня на завтрак вкусным хлебом, сыром и маслом собственного изготовления. Также вкусны обеды и ужин на европейский фасон. Я буквально отдыхаю от крестьянской жизни в доме богатого немца.

Когда я спросил немку, как она ухитряется делать такой приятный для моего вкуса сыр, Анна Амалия мне пояснила, что была в Германии молочницей.

Оказалось также, что Фурцель приехал в Россию, чтобы открыть тут большое хозяйство. Он сам построил себе каменный дом, не прибегая к совету наших умельцев-мастеров. Работает он в поле и в доме с утра до вечера, никуда не ходит и мало с кем разговаривает. Фурцель вообще старается всё делать сам, без посторонней помощи. Оттого любая работа у него выходит быстро и хорошо. Это вызывает нелюбовь к нему местных жителей. Они его считают за колдуна, потому что у самих нерехтинцев часто дело не клеится. Когда я спросил Фурцеля, не знает ли он такого Крякутного, великого русского изобретателя воздушных шаров, тот только головой покачал.

Живу я, дорогой Александр Степанович, теперь очень хорошо. Однако же дорого. Чего-то мне не хватает, сам не пойму, чего. Думаю, нету в немцах нашей широты характера и душевности. Цикл моих повестей продвигается трудно. Зато из моего окна открывается живописный вид на зелёные, набирающие силу, всходы. Значит, жнивья в этом году будет много.

Засим шлю низкий поклон вам из Нерехты

Письмо третье

Здравствуйте, дорогой Александр Степанович. Вот решил засесть за новое письмо к Вам. Живу я теперь просто замечательно. Я сильно поправил здоровье и больше не кашляю. Однако у меня трудности с одеждой. Пальто, рубаха и брюки на мне больше не застёгиваются. Видно, Анна Амалия их неправильно постирала. Я беру пшеничную булку, обильно мажу её маслом и потом в холщовых штанах и русской рубахе с отворотом и с булкою, подобно Льву Толстому с картины «Лев Толстой на пашне», иду гулять. Русские рубашки с отворотом — прекрасно проветривают тело, которое не сильно воняет, если вспотеешь. Целыми днями я дышу свежим воздухом, разговариваю с жителями. Потом спешу к обеду. Опаздывать у немца не принято.

Нерехтинцы полюбили меня всем сердцем, а я полюбил их. Я перенял их привычку подолгу размышлять вслух о мировых проблемах. Мы часто разговариваем прямо посреди дороги о жизни и несправедливости её. Местный народ любит гулянье, игры, забавы, кулачные бои, драки кистенями. Во время последнего кулачного боя насмерть забили троих. Но и обидчикам досталось — их избы спалили вместе с бабами и ребятишками. Я, конечно, ещё изображу в своих рассказах жизнь русского крестьянства.

Фурцеля, однако ж, сильно не любят и хотят его поля уничтожить. «Кабы дом имел, как Фурцель, в поле б не ходил». Такая есть у нерехтинцев поговорка. «Жить фурцелем» означает бить баклуши, попусту тратить время.

В последнее время я немного провожу времени в поисках Крякутного. Поиски его так меня ни к чему и не привели. Быть может, вы и были правы, говоря, что факт его существования — выдумка. Меня стала больше занимать мысль: над чем ночами трудится мой хозяин? Посему я наблюдаю за немцем и его таинственными занятиями. У него есть одно весьма странное увлечение. Он построил сарай во дворе и держит там голубей. Пользы от этого голубиного сарая — никакой, один помёт. Иногда Фурцель выпускает голубей на волю. Тогда голуби начинают летать над его домом. Он подолгу смотрит на кружащихся птиц. И есть у Фурцеля одна любимая голубка с привязанной к ноге ленточкой.

Нерехтинцам такое странное увлечение понравиться никак не может, многие думают, что птицы заговоренные. Думают, Фурцель знает язык птиц.

Однажды ночью мне удалось наблюдать следующую сцену. Меня разбудил плач, доносившийся с хозяйской половины. Я вышел в одном исподнем в тёмные сени. Из-за двери, где проживает Фурцель, раздавались стоны и причитания. Потом промяукало какое-то животное. Очевидно, за этими красивыми дверями скрывается какая-то страшная тайна. Я сумел различить, что плач был женский, а мяуканье — кошачьим.

Затаившись у холодной печи, я стал вслушиваться в ночные шорохи. Вначале всё было тихо. Не прошло и пяти секунд, а возня и разговоры то возникали, то пропадали вновь.

Я сумел догадаться, что мужской голос принадлежит Фурцелю. Следуя законам логики, оставалось предположить, что женский голос был Анны Амалии.

Сам разговор мне не удалось разобрать, поскольку он вёлся на немецком языке. Стук собственного сердца и холодный пол, на котором ваш покорный слуга стоял босыми ногами, не позволили уловить суть беседы. Мне пришлось прервать моё дознание и вернуться в кровать. Как и полагается писателю, описывающему нравы людей, я никогда не расстаюсь со своим рабочим блокнотом. Поэтому я сразу положил на бумагу события той ночи для последующего расследования.