Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа

Клод как-то говорила ей, что смертельно больные люди становятся похожими на луну… У этого лицо хмурое, как ночное небо, где луна только угадывается, а солнца давно уже нет. Видно, ему недолго осталось…

– Ты так близок к Богу, – сказала Жанна тихо, – как же можешь говорить то, что говорил только что? Как можешь так осквернять Его волю, заключённую и во мне, и в тебе?! Да и можешь ли ты постичь эту волю, если унижаешь себя так, как не унизит и ненавидящий тебя враг?.. А если уже сегодня ты предстанешь перед Ним? Так же станешь глумиться?

– Перед ним я склонюсь, не волнуйся, – усмехнулся всадник, но глаз на Жанну так и не поднял.

– Аминь, – перекрестилась она. – Теперь, дай проехать.

Поколебавшись мгновение, пьяница потянул за поводья.

– Езжай, коли в ад не терпится…

Жанна молча проехала мимо. За ней, все остальные.

И только Рене, прежде чем свернуть к другим воротам, тихо приказал одному из рыцарей:

– Позаботься, чтобы Господу этот.., кто бы он там ни был, поклонился уже сегодня.

В каминном зале собралось человек триста.

Ряженного шута на королевском месте восприняли с усмешками, но не такими злыми, как ожидал Шарль. Да и вообще, всё сборище напоминало обычный приём, только чуть более торжественный, из-за количества прибывших на него, и чуть более напряжённый, из-за нервозных дамских смешков и ожидания чего-то этакого, которое буквально висело в воздухе.

Все наблюдали за Танги дю Шастелем, который, как управляющий двора, должен был оповестить о появлении Девы. Поэтому, как только граф Вандомский, вошедший в зал, тихо проговорил ему что-то на ухо, а господин дю Шастель переменился в лице, все принялись толкать друг друга локтями и поворачиваться ко входу, расчищая свободный проход до возвышения, где сидел лжедофин.

– Ваше величество! Дева, прибывшая из Лотарингии, просится быть допущенной для беседы с вами.., – громко возвестил дю Шастель, ни на кого не глядя.

Зал затих…

Все присутствующие знали, что на дофина – настоящего дофина – смотреть нельзя. Однако, молчание затягивалось, и кое-кто уже опускал глаза, готовый засмеяться, а кое-кто, с негодованием, обернулся на возвышение – почему, в конце концов, сидящий там заставляет себя ждать?!

– А?.. Что? Мне… Да, пусть войдёт.., – невнятно пробормотал мгновенно растерявшийся де Вийо.

Он попытался даже что-то изобразить рукой – некое подобие небрежного взмаха – но вышло совсем уж жалко.

Танги дю Шастель сделал знак страже у дверей, они громко стукнули алебардами об пол, давая знать, что можно войти, и все в зале невольно двинулись вперёд, когда вслед за тихими шагами, наконец, появилась сама девушка…

Пуланжи и Нуйонпона дальше приёмной не пустили, поэтому вошла Жанна одна.

Вошла и прямо на пороге остановилась, ослеплённая светом множества факелов, на которые не поскупились.

– Подойди, поклонись и скажи, для чего пришла, – не узнавая собственного голоса, подсказал дю Шастель.

Жанна сделала ещё несколько шагов мимо пожирающих её глазами придворных, и снова остановилась.

Даже не зная о розыгрыше, она бы ни за что не признала в человеке, сидевшем на возвышении, дофина. Бегающие глаза, неловко подвёрнутые на подлокотники руки… Клод сказала: «Думай так, будто ты – это он…», но ТАКОЙ Жанна себя представить не могла. Как и не могла представить, что начнёт сейчас вертеть головой, отыскивая в толпе Рене. Почему-то именно сейчас, в самый ответственный момент, это показалось стыдным и недостойным.

«Я должна сама. Потому что, пока не встречусь с дофином глазами, мой путь сюда не окончен…».

– Ну, что же ты? Кланяйся!

Какой-то толстяк, выпучив глаза, кивал головой в сторону возвышения. Дама возле него смотрела с удивлением и лёгкой брезгливостью, а совсем молоденький паж, с явным недоумением. «Здесь всё не так…», – вспомнила Жанна, скользя взглядом по лицам, которые сделались вдруг неразличимыми из-за одинаковой смеси любопытства, недоумения и затаенного ожидания её ошибки. «Я – это дофин, а дофин – это я… Мне нужна отчаявшаяся надежда во взгляде… Может, вон тот? Взгляд не такой, как у других… Хотя, нет – смотрит тяжело и решительно. Будь у дофина такой взгляд, он бы в помощи не нуждался… А если тот? Смотрит, как и Рене, словно весь свет готов вызвать на поединок – значит, вельможа… Он явно ждёт, что я узнаю, но, как будто, уверен в этом. А была бы я уверена? Нет. Я бы только отчаянно надеялась… Как надеется кто-то там, за спиной этого уверенного вельможи… Да, это та самая надежда… Господи, неужели! Это же ОН! Я дошла!».

Из груди Жанны вырвался радостный вздох.

Не чувствуя, как её руки почти оттолкнули в сторону вельможу и ещё кого-то, она двинулась сквозь толпу, не отрывая взгляда от найденного лица. На её глазах отчаянная надежда на этом лице сменилась коротким удивлением, а потом, оно, как будто стало проясняться восторгом с лёгкой примесью испуга.

– Чудо! – коротко воскликнул кто-то.

И толпа, словно получила знак. Все зашумели, задвигались, сминая проход к забытому уже возвышению и расчищая пространство вокруг Жанны и дофина.

Девушка опустилась на колени.

– Благороднейший господин дофин, я дошла. И я послана Богом, чтобы спасти вас и королевство…

Шарль открыл было рот, но почувствовал, что горло его словно перекручено спазмом, который появлялся обычно перед слезами в те далекие дни детства, когда кто-то давал себе труд приласкать его. Но самым поразительным было то, что в глазах девушки он увидел понимание всего этого, будто вслух сказал ей: «Не могу… Я сейчас заплачу…».

– Мне нужно сказать вам… С глазу на глаз.., – прошептала Жанна. – Это то, что никто не должен слышать.

Потрясённый и благодарный Шарль смог только кивнуть и жестом велеть Жанне подняться.

– Оставим их одних, господа! – послышался где-то рядом властный женский голос.

Толпа снова задвигалась, смещаясь в сторону, неохотно и бестолково, потому что оторвать глаза от дофина и Жанны не мог никто. Одни искали какие-то знаки на одежде Шарля, по которым девушка могла бы его узнать, другие надеялись заметить тайные переглядывания вокруг Девы и с ней, а третьи, пусть и в явном меньшинстве, не хотели пропустить ни единого мига только что увиденного чуда.

– Она даже не взглянула на меня, матушка! – схватив мадам Иоланду за руку, прошептал Рене, тоже не отрывавший глаз от Жанны. – Ни разу не взглянула, хотя я сказал, что буду стоять за Шарлем!

– Тем лучше, сын мой, – пробормотала герцогиня.

Смятение её чувств достигло предела.

С самого утра, тщательно это скрывая, герцогиня не находила себе места. И, хотя предусмотрела, кажется, любую неожиданность, всё равно волновалась, потому что прекрасно понимала – одно дело неожиданность, вызванная обстоятельствами и, совсем другое, неожиданность, созданная людьми. Шпионы и соглядатаи, расставленные, где только можно, доносили, что господин Ла Тремуй свои покои не покидал и никого не принимал, если не считать отца Сегена, с которым он сначала разговаривал громко и сердито, но потом вдруг затих. И Сеген вышел из его покоев совсем не обескураженным, а даже, как будто, довольным. Другие сообщали, что дофин уединился для молитвы. И мадам Иоланда, которая собиралась пойти к нему, чтобы поговорить, как делала это прежде, сочла более полезным для дела не мешать этой молитве.