Наталья Болдырева - У обелиска (сборник)

Сладкий момент отрыва от земли. Пыль впереди уже успела начать оседать, и Степан с наслаждением глядел, как пилотирует пара командира полка. Да, умеет. Это он на земле может обмануть кого-то усталым взглядом и обвисшими щеками. В небе видно – этот даст прикурить; к этому лучше не соваться, если не уверен в себе. Впрочем, видно тоже только опытному человеку. Каким становятся не сразу. Новичков в небе убивают. Говоря языком летчиков – «кушают».

Степан оглянулся назад, через плечо, на ведомого и дальше, – первый раз из многих сотен за ближайшие десятки минут – и начал сокращать дистанцию. Пристроился, поймал взгляд майора и его младшего лейтенанта: цепкого и хитрого парня с медалью на груди и шрамом поперек лица. Еще из пехоты шрамом, – были месяцы, когда страна бросала в бой последние резервы, в том числе сотни недоучившихся летчиков. Кто выжил – того вновь послали учиться, но до этого дожили не все…

К удивлению Степана, вылет в итоге и верно оказался простым. 40 или 45 минут, из них 25 прямо над линией фронта или в самом ближнем немецком тылу. Огонь с земли был довольно плотным, но, во-первых, он видал и похуже, а во-вторых, истребителям легче. Это фоторазведчик должен идти во время каждой съемки «по ниточке», а прикрытие может себе позволить все что угодно: и по высоте маневрировать, и по курсу, и по скорости. Они и маневрировали, с замиранием сердца глядя на то, как работают по «Ильюшину» зенитные автоматы, до 37-мм включительно. Один раз у командира полка не выдержали нервы, и он спикировал на особо смелых фашистов, ведущих огонь аж с телеги, стоящей на опушке небольшой рощицы. Степан сначала даже глазам своим не поверил: это была настоящая телега, в которой на поставленном на вертикальную ось колесе установили легкий пехотный пулемет. Два немца с азартом лупили по ним и разведчику длинными очередями, и еще пара «болела» рядом, подпрыгивая и размахивая руками. Увидев, как майор перевел свой «Ла-5» в пикирование, Степан только покачал головой, усилив осмотрительность, и пошел в набор высоты. На этих дураков он смотреть не хотел – их судьба была ему совершенно ясна. Что делает выпущенный из ШВАК 20-миллиметровый снаряд с человеческим телом – этого лучше лишний раз не видеть.

Противник в воздухе был – было бы странно, будь как-то иначе. Где-то в середине маршрута они засекли примерно на полторы тысячи метров выше себя пару «худых», медленно забирающихся еще выше. Но боя не случилось. Вряд ли немцы-«охотники» сильно испугались четверки: они вполне могли применить свою обычную тактику – забраться повыше, один раз ударить на большой скорости и тут же оторваться. Но майор с ведомым сами начали набирать высоту, оставив их с сержантом ниже, и немцы, вероятно, решили не связываться. «Лавочкиных» не так часто ставили в ближнее прикрытие, потому что у «Яков» были лучше разгонные характеристики, – возможно, они опасались какого-то подвоха. Или, опять же, поглядели на манеру майора Наумова пилотировать машину.

Когда они сели, Степан был вымотан совершенно. Как тряпка. Шестой вылет за день… Иголки опасности, непрерывно коловшие его все эти минуты слева и справа, дотянулись остриями почти до сердца, дышать было непросто, нелегко. В ответ на вопросы механика он только мычал и кивал: претензий к машине не было, а оружием, слава богу, не пришлось пользоваться. Стрелять.

– Глотнешь?

Чужой механик подал флягу с водой, помог отстегнуть парашют. Понятное дело, Вася был занят с пробитой плоскостью машины, ему не до встречи своего лейтенанта из вылета. Видно же было, что вернулись все. А вот сам Приходько не выдержал, сходил своего «Лавочкина» проведать. Обшивка с левой плоскости уже была снята, разбитый едва не в щепки лонжерон валялся в стороне, как дрова, новый еще не поставили. Здесь был инженер полка, взглянувший на лейтенанта с большим одобрением и ободряюще махнувший рукой: мол, все будет нормально.

Степан дотащил себя до умывалки, скинул верх комбинезона и гимнастерку – вонючие, покрытые соляными разводами. Вымылся нагревшейся в бочонке водой до пояса, уже чувствуя, что его чуть отпускает. Дошел до своей землянки, достал вещмешок и снял с полки стопку одежды, стараясь не глядеть на Женькину койку со стоящей «треуголкой» подушкой. Встав к ней спиной, отвинтил орден с грязного комбинезона, переоделся в чистое. Сунул вонючие тряпки в мешок в углу – их должен был забрать солдат из хозвзвода. Нательное по-быстрому сам постирал в тазу, выставленном у входа на трехногую табуретку. Разогнувшись, посмотрел на садящееся солнце. Все, день кончен. И он жив. Даже если немцы дадут по аэродрому ночью, его единственной задачей будет перебежать из землянки в щель и тихо там сидеть. Ни он не «ночник», ни машина не приспособлена для ночных полетов. «Ночников» мало, почти все они в частях ПВО, а не во фронтовых полках и днем, вероятно, спят.

– Ну что, живые?

Замечание младшего лейтенанта, устало прикуривающего у входа в столовую, было произнесено настолько «в тон», что Степан восхищенно мотнул головой.

– Как ты сегодня?

– Ну, как… Целый. И мой тоже целый. Значит, хорошо.

– Угу, значит, хорошо, – с чувством согласился Степан. И не удержался, похвастался: – Я одного взял. Нового «Хеншеля». За Женьку моего.

Младший лейтенант помолчал. Он был из другой эскадрильи, но погибшего сегодня ведомого лейтенанта Приходько знал не хуже других. Тот был популярен в полку, потому что хорошо умел играть на гитаре. Теперь гитара останется без хозяина.

– Молодец, – наконец порадовался младший вслух. – Такая хреновина… Сильная хреновина…

Уже заходя внутрь, Степан снова кивнул. Курить не хотелось, разговаривать тоже. Но парень был прав: двухмоторный «Хеншель» со своей пушкой мог убивать по танку в каждом вылете. То, что Приходько вбил сегодня такого в землю, означало, что уцелеют несколько «тридцатьчетверок». Несколько – потому что немецкий штурмовик все равно достался бы если не ему, то кому-то другому, не рано, так поздно. Против «Лавочкина», «Аэрокобры» или новых «Яков» ему не светило.

Есть снова не хотелось, но Степан заставил себя буквально силой. Как баки заправил, потому что надо. Потому что утром снова лететь, а на одном компоте свалишься еще на взлете. Борщ был паршивый – мать отоварила бы горе-повара ложкой по лбу и была бы права. Вроде и буряк, и капуста, и куски помидорных шкурок, и чеснок, и даже мясо плавает – а безвкусно. Второе удалось не лучше – котлеты с макаронами. Морщась, Степан съел все, подобрал подливку коркой серого хлеба, с трудом прожевал. Выпитые сто граммов водки не помогли – только чуть отошедшая усталость навалилась снова.

Ни разу с начала ужина, с общей минуты молчания он не посмотрел на место Женьки рядом. Со стаканом, накрытым куском хлеба. Нет больше Женьки. Завтра у него будет новый ведомый. Молодой. Шансов прожить день станет чуть меньше, но это не меняет ничего. Завтра он снова поднимется в воздух с полными баками и полными патронными ящиками. За плечом командиров полка, эскадрильи и звена – в этом и в любом другом порядке. Задешево он себя не продаст. Ребята в воздухе и на земле могут на него рассчитывать.