Наталья Болдырева - У обелиска (сборник)

Осознав все это в одно мгновение, Даша на удивление спокойно и просто приняла решение умереть. Даже улыбнулась от того, как стало легко, и сняла защиту. В этот момент ее жизнь и оборвалась бы, если бы Зелигер не увидел улыбку и не среагировал молниеносно, прикрыв ее от удара своего телохранителя.

А вот Вадик не понял, что произошло. Он видел, как в девочку с одной стороны солдат швырнул иглы, а с другой – что-то бросил капитан. Не разобравшись, пацан решил, что ее хотят убить, и в эту секунду забыл, какая на нем форма, забыл два месяца муштры, забыл, что в Гемфурте каждый за себя… Из глубины сознания вылезло: «Наших бьют!» Он схватил ленинский значок и просто выставил его вперед, всеми силами захотев, чтобы тот сработал и остановил магов Абвера.

Такой силы и мощи не ожидал никто. Запрятанная внутрь платиновой пластины энергия вырвалась на свободу, ударив лучом в Зелигера. Немец бросил все силы на защиту, но куда там! Жидкий огонь пробил броню, как картонку, вонзаясь в грудь, в дракона, сжимающего свастику. Но энергия пожирала не только капитана. Значок плавился, опаляя детские руки, обдавая нестерпимым жаром грудь и лицо. Это оказался обоюдо-острый меч. Ученики не знали второе, более популярное название значка – «Последняя надежда», не знали, что он создавался не для спасения жизни. Наоборот, активация означала смерть мага.

– Вадик! Бросай его! Ты же погибнешь! – в ужасе заорала Даша, но в ответ то ли услышала, то ли прочитала по губам:

– Мне все равно дороги назад уже нет. Спасайся!

Вадик был прав. На родине за убийство советского мага отправляли за решетку, диверсанту же грозила высшая мера.

Он ненадолго пережил Зелигера, буквально на несколько секунд, но запах горящей плоти и нечеловеческий крик боли Даше еще долго не давали покоя, особенно по ночам. В эти же минуты осознание ужаса происходящего еще не накрыло, тем более за окном давно раздавались крики и звуки автоматных очередей и взрывов.

Выскочив во двор, куда до этого рванул Ганс, ученица Гемфурта застала конец битвы: группа из пяти немецких магов теснила оставшихся в живых работников спецшколы к карцеру, и те, ничего не понимая, медленно поднимали руки. Оба учителя, телохранители и Евтухович были мертвы. Так же как Марат и Дима, бросившиеся защищать новых хозяев.

Даша судорожно всхлипнула и отвернулась. Убитые огнем – зрелище не для слабонервных.

– Папка! – заорала она, вдруг разглядев одного из магов в фашистской форме, и бросилась к нему.

– Дочь! Живая! – Отец обхватил ее одной рукой, крепко прижал к пахнущей махоркой гимнастерке, но вторую руку держал наготове: возможно, бой еще не закончен.

– Зоя?

Рядом с отцом стояла худенькая светленькая девочка и улыбалась. Только сейчас Даша поняла, что до этого ни разу не видела улыбки подруги.

– Ты как тут оказалась?

– Видишь, я решила не прятаться, а бороться. Когда меня забросили за линию фронта, первым делом пошла сдаваться нашим и рассказывать им о засланных диверсантах. Меня быстро передали по цепочке в магическое управление контрразведки «Смерш», а там, оказывается, работает твой отец… Вот он и бросился тебя спасать!

Даша хотела было еще кое-что спросить, но прикусила язык. О выпускном экзамене лучше не вспоминать.

Когда стало понятно, что больше в школе никто не прячется и удара в спину можно не ждать, большой грузный мужчина с ленинским значком на груди обнял тринадцатилетнюю девчушку, покрывая ее голову поцелуями.

– Я боялся, что потерял тебя. Когда добрался до брата и узнал, что тебя увезли в Германию, – решил, что это конец.

– А я боялась, что ты так и не придешь за мной, – расплакалась было Даша, но, всхлипнув, взяла себя в руки. – Пап, знаешь, я теперь ого-го какой маг! Нас столькому научили в этой школе!

– Даш, поехали отсюда. Помнишь, ты все просила, чтоб я покатал тебя на черной машине? Готов исполнить просьбу! Зоя, не отставай!

– Пап, у меня еще одна просьба.

Тот удивленно поднял бровь, но дочь махнула, мол, погоди, я сейчас. Подбежала к пленным, среди которых выделялась белобрысая макушка, и, набрав побольше слюны, смачно плюнула переводчику в глаз. Со связанными за спиной руками предатель даже не мог утереться, что девочку устраивало. Вот теперь можно и уезжать!

Пока они шли к дороге, у Даши никак не выходила из головы одна мысль: что было бы, если бы отряд пришел чуть раньше? Остался бы Вадик жив? Победил бы папа немецкого капитана? Очень аккуратно, как учили, она начала прощупывать его магический уровень, а закончив, закусила губу и мысленно поблагодарила одиннадцатилетнего мальчишку за свою жизнь и жизнь своего отца. И поняла, что уже не маленькая беспомощная девочка и не позволит, чтобы с ее семьей или с ее страной что-то случилось. Даже если для этого придется убивать.

Ох, не знала матушка, как дочку изжить…

Земля набивалась в сапог через разорванную штанину. Нога не болела – онемела. Зоя просто отталкивалась ею, по-пластунски двигаясь вдоль провода. Рану от осколка залепило грязью.

– Изжила родимая единым часом… – крутился в голове, долетал обрывками из далекого мирного прошлого, голос Няньки.

– Ковалева, обрыв! Родненькая, вертай связь! Ребят потеряем! – рвал в клочки Нянькину песню крик комполка.

Бомбы рвались совсем рядом, осыпая Зойку мокрой землей. Еще один осколок ударил в руку чуть выше локтя.

– Единыем часиком да минуточкой …

– Пристрелю трусиху! Каждая минутка на счету! Куда, Зойка? А… беги, девонька.

Сперва она и правда бежала, согнувшись в три погибели, торопливо перебирая руками провод. Казалось, только пальцы одни и подвластны ей, а саму, словно тощего котенка, кто-то поднял за шкирку, за ворот вылинявшей гимнастерки, выкинул из окопа и продолжал тащить вдоль линии связи. Волок по ухабам, даже когда ударил в бедро осколок. Когда швырнуло в грязь ударной волной, так что голова мотнулась, хрустнуло в шейных позвонках, тряхнул в воздухе, как куколку с волосами из кукурузного рыльца, и потащил дальше, уже всем телом, по земле. По-пластунски. Дома сестра назвала бы это глупостью; политрук Рыбнев, верно, сказал бы, что так поступает истинный коммунист, смелый комсомолец, любящий свою Родину. Зойка не чувствовала себя смелой. Глупой, слабой, маленькой – да. Как в детстве, дома, когда Нона отчитывала ее за шалости, заставляя сидеть на стуле в углу, пока младшая не поймет, что натворила. Мама никогда не наказывала Зойку, словно и не мамой была, а подругой, а когда ее не стало…

– Думай, Зоя. Видишь, читай: хомо сапиенс сапиенс. Минимум дважды надо подумать, чтобы человеком ра-зумным называться. А ты вечно лезешь, очертя голову… – выплыл из памяти укоризненный голос сестры.