Барбара Прайтлер - Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести

Так же как и в других странах, нашими клиентами в первую очередь были матери, которые больше остальных занимались поиском пропавших близких и которые сильнее других страдали от неизвестности. И, как и в других случаях, отдельные женщины находили опору прежде всего в солидарности матерей друг с другом.

Мадарияга и его команда наблюдали, что члены семьи, относившиеся к одному поколению с пропавшими без вести, почти не занимались поиском и не предъявляли требований ясности и справедливости. Они демонстрировали отрицание или попытки разумного объяснения травматического события.

Часто дело доходило до их отдаления от членов семьи, продолжавших поиск, в некоторых случаях – даже до приравнивания последних к преступникам. Основную причину такого поведения Мадарияга видит в страхе быть обвиненными в политическом сотрудничестве с жертвами, ведь тех часто подозревали в преступных действиях. Несколько таких «преступников» во время проведения программы продолжали жить в деревне как уважаемые граждане.

В такой обстановке был запущен проект Cintras. В групповой психотерапии участвовало в среднем по 18 человек. Групповой процесс Мадарияга описывает как состоящий из четырех фаз:

В первой фазе речь шла об установлении атмосферы доверия и надежности, на основе которой можно было бы высказывать все имеющиеся сомнения и страхи. Для этого применялись вербальные и невербальные методы.

Когда был достигнут достаточный уровень надежности, группа решилась поехать в соседний город, чтобы обратиться в комиссию по установлению истины и подать заявление о насильственных исчезновениях родственников.

Во второй фазе команде консультантов требуется более точная информация о психологических страданиях, отягощенных позже приватизацией травматического опыта. Людей побуждали к рассказам как свидетелей. Членами группы это было принято положительно.

«В том объеме, в котором каждый отдельно взятый узнавал в рассказах других свою собственную историю, первоначальные намерения… рассказать о личном опыте сменились на чувство солидарности и принятие чужой боли. Интеграция когнитивного уровня в этой фазе процесса позволила обмен мнениями и коллективную рефлексию»

Как главный конфликт обозначилось отрицание смерти.

«Всех близких связывал „общий знаменатель“: индивидуальный психологический защитный вал, спрятавшись за которым они боролись за жизнь своих пропавших близких, будь то через фантазию, надежду или предчувствие ( …я знаю, что он жив; возможно, конечно, что его, как и многих, тоже убили, но что-то подсказывает моему сердцу, что он жив, – в конце концов, я его мать… )»

Это отрицание поддерживалось и 17 лет спустя после исчезновения, и после того, как уже были найдены останки, однозначно идентифицировать которые было, однако, невозможно.

Группа достигла третьей фазы в совместном процессе. Желание преодолеть личную боль и вновь обрести эмоциональную стабильность было очень велико. Официальное расследование и нахождение останков в данном регионе позволили еще раз оживить прошлое и в свете новой информации переоценить и принять потери. В этой фазе родственникам необходимо прийти к:

«…четкому и ясному пониманию реальности, которая оставила им одну, единственно возможную судьбу для пропавших близких – смерть»

Четвертая и, пожалуй, самая длительная фаза – это скорбь и поддержка скорбящих. К сожалению, мне не известны никакие сообщения Мадарияги о сопровождении в этой четвертой фазе в Паррале, хотя десять лет спустя он размышлял о работе в своей организации CINTRAS:

«Опыт безнаказанности на юге Южной Америки сталкивает нас с отсутствием правды и ответственности за преступления, совершенные диктатурой, с постоянным бременем стресса для жертв и их семей. Это новый вид постоянной травмы, которая проецирует себя как бесконечная во времени и усугубляет психическое истощение людей»

Несмотря на пессимизм, сквозящий в последней цитате, который можно объяснить тяжелой политической ситуацией и бесконечностью группового процесса, я нахожу данный проект для общин очень перспективным для близких пропавших без вести.

Они больше не одни в поиске своих близких и в скорби. Благодаря сторонней помощи они развивают собственную инициативу и перестают быть беспомощными и бессловесными.

После того как 26 декабря 2004 г. цунами опустошило обширные пространства побережья Южной Азии, и при этом погибло или исчезло бесчисленное множество людей, в феврале и летом 2005 г. я работала в различных регионах этого островного государства – прежде всего в области обучения и повышения квалификации так называемых «босоногих консультантов».

Речь идет о молодежи, оказывающей психосоциальную помощь, не обладая при этом достаточным психологическим образованием. Они работают под руководством опытного психолога или психологического консультанта. На тот момент психосоциальная помощь в Шри-Ланке была очень ограниченна, и эти непрофессионалы, немного обученные для этой работы, представляли собой единственный ресурс для психологического консультирования.

В сотрудничестве с местными и международными НПО, университетом Клагенфурта (Австрия) и Центром психологической помощи Шри-Ланки мы разработали трехлетнюю программу по обучению психологических консультантов. Это обучение проходило «без отрыва от производства», поскольку из-за тяжелой природной катастрофы и предшествовавшей ей войны главной была практическая деятельность. Поначалу семинары концентрировались прежде всего на конкретной повседневной работе и только впоследствии перешли к теоретическим основам. Нашу программу нужно было адаптировать к местным условиям:

Сразу после крупной природной катастрофы и на фоне растущего политического напряжения мы касались теоретических концепций лишь настолько, насколько это было необходимо для непосредственной работы команд. Теория иллюстрировалась примерами из жизненной практики.

Конечно, это шло вразрез со всеми обычными учебными планами, но в той ситуации было неизбежно. Уже до начала обучения консультанты работали с тяжелейшими случаями травматизации. Как тренеры мы видели свою задачу в том, чтобы максимально поддержать их в тяжелой работе, снабжая их точной практической информацией, анализируя случаи и планируя следующие шаги на супервизии, а также предлагая теорию – но лишь в объеме, необходимом в данном контексте. Только на втором году обучения стало возможно подробно изучать теоретические основы, на которых базировались интервенции.