Александр Чернов - Порт-Артур — Токио

В паузах монолога Балк успевал подливать себе красное вино, до которого в окопах на перешейке руки не доходили уже с месяц.

— В-третьих, организм наш сам борется со страхом — ибо полное подчинение ему, как правило, приводит к печальным последствием, и наша тушка это прекрасно понимает. Адреналин выделяется в лошадиных дозах, и вот тут, с моей точки зрения, самое интересное. Ибо те индивиды, у которых этой реакции на страх не было, вымерли еще когда наши предки бегали по деревьям.

Итак — страх… Как люди его пережевывают, и во что это выливается? Попробую, для наглядности, объяснить графически.

Откуда в руке бывшего спецназовца появился карандаш, Михаил опять не заметил. Эта особенность моторики Василия делать простые вещи мгновенно и незаметно всегда напоминала Михаилу о том, с кем он имеет дело. Вот и сейчас рука непроизвольно потянулась почесать шрам на правом бедре… Балк тем временем уже увлеченно что-то черкал на подвернувшейся салфетке.

— Возьмем горизонтальную ось, определяющую поведение человека в бою. Слева пусть будет полный страх и ужас, до полного паралича. Лучше всего в литературе это состояние описано у одного американца, я его еще пацаном читал [24] Норман Мейлер «Нагие и мертвые». , когда молодой парнишка усрался под первым минометным обстрелом. Это его, впрочем, не спасло от осколка в череп.

Правый край — полное бесстрашие. В реале такого не бывает, или это психическая патология, но допустим. Лучше всего иллюстрируется другим американским полковником в неком фильме, тот, опять же под минометным обстрелом, устроил серфинг [25] «Апокалипсисе сегодня» Френсиса Копполы. , это катание на досках по волнам, классная кстати штука, будет время, покажу.

Значит здесь, строго посредине, у нас будет точка «идеального солдата» — страх полностью уравновешен системой воздействия на него и собственным адреналином. Все остальные состояния — производные по оси в обе стороны.

Еще раз повторюсь — это мое собственное доморощенное суждение. А теперь — мои же личные наблюдения. По этой моей версии и по многочисленным наблюдением до, во время и после боя, среди русских солдат доля усравшихся крайне мала — не более 1–2 %. И это не сильно, как я заметил, зависит от того, какой это солдат и из какого времени — срочник это, контрабас или офицер из моей пластилиновой войнушки… Так мы чеченскую разборку называли… Ну, или поручик, казак и рядовой запаса сибирского полка нынешнего времени.

Скажем так, относящихся к левой четверти оси, от полных штанов дерьма — к просто трусливому, таких обычно не более 10 %. Основная же часть русских солдат во все времена находится в диапазоне «осторожный — отчаянно храбрый».

После того, как я это увидел и прочувствовал сам, и там, и тут, — у меня появилось твердое убеждение в непобедимости России. Это не патриотический треп, поверь мне, это твердая уверенность. Нас можно отбуцкать, и даже сильно. Победить — нет. Или очень ненадолго, если быстро успеть. Ну, это, по-моему, еще Суворов говорил. Или Фридрих?

— Василий, а монголов ты за скобки своей философии выносишь? Они вообще-то с Руси дань триста лет собирали, — улыбнулся Михаил.

— Тогда раздробленная на княжества Русь еще не совсем Россией была. Но даже в том, клиническом случае, чем все кончилось? Сначала эти монголы не только Русь, всю Европу и Азию как нож сквозь масло прошли, да раком поставили. И что? Следующие триста лет Русь медленно, но верно откусывала от бывшего татаро-монгольского мира по кусочку. Только и осталось от них, что сама Монголия в составе, кстати, Китая пока что, и татары в Крыму да Казани, под властью Белого царя… Россия вообще у меня в тройке стран куда с вооруженной силой лучше не лезть никогда. И ни при каких обстоятельствах.

— А какие еще две страны в эту тройку входят?

— Вьетнам и Афганистан. Там кто только зубы не обламывал, и еще обломает… Хоть это сейчас не в тему, но на будущее — в Афгане нам нечего с англичанами делить. Пусть сами огребают… Теперь — про себя. Ты же про личные впечатления «иновременянина» спрашивал? Когда я ехал в Чечню первый раз — конечно, боялся смерти, но контролировал себя. Но был еще один страх… И боялся я гораздо сильнее, чем смерти, что окажусь полным говном. То есть я боялся себя, боялся, что окажусь тем, кого сам потом уважать не смогу.

И когда я заметил и выяснил, что — хренушки, все я могу, и не усираюсь под обстрелом, и адекватно реагирую на обстановку, и могу и команды слышать, и исполнять, да еще и сам командовать, а еще и добиваться от солдат исполнения, да еще и правильно в сложившейся ситуации… Тут, Мишаня, у меня такая эйфория была, — просто не описать. Кстати, ее тоже надо победить, причем очень и очень быстро. Потому как именно в таком вот состоянии бешеного куража, как я понимаю, начинается серфинг под минометами. За счет нее, эйфории этой, погибло гораздо больше, чем усравшихся на дне окопа от случайного попадания.

Михаил привычно пропустил мимо ушей фамильярность, он прекрасно понимал, что вспоминая о ТОМ времени, Василий автоматически переходил и на ТОТ стиль общения. Гораздо менее формальный.

— Кстати, понять, из чего у тебя яйца, как говорится в американской же поговорке, можно только таким образом. И никак иначе, — только под обстрелом. Причем не любым, не учебным, а когда знаешь, что в тебя садят всерьез, и с глубоким, искренним желанием попасть… Нет такого критерия в мирной жизни, — вот нет, и все. А суррогаты вроде экстримов разнообразных — так ребята в них вызывают только сочувствие бессмысленностью риска, у тех кто прошел через настоящую войну. Поэтому ветераны войн — это такой, типа, клуб. И именно на базе этого клуба нам, может, и удастся перестроить Россию достаточно быстро.

Эти люди знают, что боялись, хотя и редко в этом сознаются. Они знают, что этот страх перешагнули. Потом, они знают, что такое эта страшноватая в мирной жизни эйфория, и что ее они тоже перешагнули. Может они этого сами и не длгоняют, но они — самый элитарный клуб из всех, если только не свихнутся и не сопьются. И когда они говорят, что снова хотят туда — они не врут, потому что эта эйфория, этот кураж Миш, это такой кайф, с которым я, например, ничего не сравню. Слабоваты все остальные кайфы по интенсивности, даже рядом не лежали… Вот такой мой тебе рассказ. Извини, что не обошелся без банальностей и ничего, наверное, нового, я для тебя на этот раз не открыл.

Немного помолчав, Балк молча опрокинул еще стакан, явно вспоминая всех тех, кто из войн, что он прошел, не вернулся. Потом задумчиво продолжил:

— А вот немного того, чего ни у кого не встречал, или так было только у меня… Во время боевых, причем не только в деле, а на весь период нахождения в зоне боевых действий, снижается мировосприятие. Ну, слух-то понятно, что садится. Все-таки стреляют… Но вот при этим снижается и цветность… Я все окружающее видел как с серо-черным фильтром. Правда, и так ярких цветов не много, но даже огонь какой-то с серым налетом. И кровь — сразу бурая, а не алая, а ведь из артерий должна быть алая… И запахи все прибиты. Но можно объяснить, — сам воняешь потом, опять же гарь все время… И тактильные ощущения снижены, — ну, руки и морда все время грязные, остальное тоже не очень чистое, под одеждой и бронетюфяком.