Олег Мазурин - Убить отступника

– Чините, голубчики, чините, – вздохнул Голевский, вылез из экипажа и осмотрелся…

Какая здесь дивная, чудная природа! Прямо-таки девственная. Кажется, что сюда не ступала нога человека. Огромные сосны, ели… Прохладный сумрак, солнце едва пробивается сквозь кроны деревьев. Человек просто маленькая букашка перед такой темно-зеленой громадиной.

Капитан подошел к исполинской сосне, вокруг которой валялось множество шишек, и потрогал шершавый ствол. В воздухе пахло смолой и хвоей.

«Ай да красавица! – восхитился деревом Александр Дмитриевич. – Сколько же ей лет? Сто, двести, триста? Сколько она на своем веку повидала людей – не перечесть! Наверняка и казаков-первопроходцев видала. Возможно, и их предводителя – Ермака Тимофеевича! Право, он мог здесь стоять и тоже о чем-то думать… Видя сию красавицу, девственный лес, сразу ощущаешь бренность проходящей жизни. Миг – и тебя нет! А сосна будет стоять еще лет двести, а может, полвека. Натура вообще вещь вечная. Дар Господа Бога. И отчего люди не живут вечно? В особенности, когда они счастливы и любят друг друга. И когда случается такое блаженное состояние души, вот тогда хочется жить вечно. Страшно хочется!».

Пока кучер чинил кибитку, Игнат развел костер и вскипятил воду в чугунном чайнике.

– Чаю изволите, барин! А то и поесть не мешало бы.

– Отчего бы нет, – согласился Голевский.

Игнат купил за гроши у местного рыболова-мальчишки ершей, окуня, плотвы и сварил великолепную уху, часть рыбы пожарил в углях. Также испек в золе и картошку. Достал сыр, копченую говядину и овощи, те, что купили в Перми: помидоры, огурцы, лук. Уселись на поваленный ствол и вкусно поели. Голевский остался доволен ужином. Сразу накатила ностальгия. Вспомнил свою походную жизнь. Бивуаки, костер, отбитое о лафет и запеченное на шомполе мясо. Вино, разговоры, байки, прибаутки. Славное было время. Время великих испытаний и подвигов.

Как сладко слипаются очи. Поспать бы. Но ночевать в лесу опасно. Вдруг лихие люди или дикие звери. И путешественники тронулись в путь.

Ехали всю ночь, а к утру добрались до станции. Едва приехали – как сломалось дышло, а один конь потерял в пути подкову. Игната Голевский отправил договариваться с кузнецом насчет починки экипажа, а сам направился в избу станционного смотрителя. Разбудил того, и смотритель, зевая и сонно хлопая глазами, особо не спеша, поставил самовар. Тут же приехал другой постоялец – какой-то уральский купец. Окладистая борода. Глаза зеленые, нос большой картошкой. Посмотрел с интересом на офицера, а тот – на купца. Что-то знакомое показалось капитану в обличье негоцианта. Но что именно, Голевский никак не мог понять.

Торгаш поинтересовался у Александра Дмитриевича:

– Откуда вы и куда, мил человек?

– До Красноярска мой вояж. Из Петербурга еду.

– Батюшки, из самой столицы?

– Да, именно так.

– Ни разу не бывал там. В Казани был, в Нижнем Новгороде был, во Владимире был, даже в Москву возил свои товары, продавал, а вот в Петербурх не угораздило съездить. Говорят, красивый город. Так ли, господин офицер?

– Весьма красивый город, это верно.

– А я сукном торгую. Своя фабрика в Перми. Жуков меня величать. Иван Федорович. Купец первой гильдии. Здесь на Урале все меня знают.

– Александр Голевский. Капитан лейб-гвардии Московского полка.

– Рад знакомству.

Смотритель переминался, не решаясь влезть в разговор. Наконец вклинился:

– Извините, ваше высокоблагородие. Не угодно почивать? Ведь всю ночь не спали. Кровать свободна.

– Да, можно и отдохнуть. Извините.

После бессонной ночи и сытного завтрака капитана потянуло в сон. Веки отяжелели, блаженное тепло разлилось по всему телу. Купец сказал, что отправляется в дорогу. Голевский поинтересовался:

– Как это, голубчик, не страшно? Разбойники, крутые дороги, а вы вроде без охраны?

– Спешу, мил человек, дело-то безотлагательное. Мы, люд торговый, все прибыток ищем, какую-то выгоду. Найдем – и тому рады. Остальное меня мало тревожит. Ведь жизнь такова: сегодня в порфире, а завтра в могиле. Сколько господь мне отмерил, столько и проживу. Вам-то самому не страшно, господин хороший? Незнакомые края, лихие люди? Неровен час, сгинете. А дома, небось, жена, дети… Ждут не дождутся.

– Никто меня, кроме любимой, не ждет. И нет мне дороги назад, голубчик. Еду я на могилу к другу, однополчанину, хочу помянуть его.

– Смелая ты душа, мил человек. Ну, ладно. Будете у нас в Перми, милости просим ко мне в гости. Меня там все знают. Остановитесь на ночлег, угощу отменно, по-уральски. Ну, прощайте. Бог даст, свидимся.

– Возможно. Прощайте.

Купец отбыл. Голевский лег на кровать и заснул как младенец. Проспал часа четыре. После сна почувствовал бодрость и свежесть. Появилось хорошее настроение. А Игнат уже докладывает:

– Барин, а барин, кузнец в лучшем случае только завтра возьмется за нашу кибитку. Когда я пришел – он опохмелялся, а недавно проведал – он уже бревном лежит, пьян. Толку от него нет никакого. Местные говорят, он может так целую неделю куролесить без продыху.

– Вот каналья сей кузнец! – в сердцах воскликнул капитан. – Что же выходит, снова принужденная остановка?! Стало быть, мое путешествие возобновится не скоро. Черт побрал бы этого пропойцу! Ох уж это мужичье!

Голевский сокрушенно вздохнул. Пока местный Гефест протрезвеет, точно неделя пройдет. А значит, вояж опять затянется.

Вдруг хлопнула входная дверь, и в избу вошел незнакомый офицер. Высокий, статный, с рыжими бакенбардами. Капитан внутренне напрягся: кто это? Случайный путешественник, человек по казенной надобности, курьер, друг, враг, кто-то еще? Теперь, после Казани, все встречающиеся на его пути сразу попадают под его подозрение. Вдруг этот незнакомый офицер из стана заговорщиков и пришел лишь для того, чтобы его убить? Да нет, вроде руки держит свободно. И холодного оружия нет. Только стянул перчатки, сцепил замерзшие пальцы и греет их горячим дыханием: продрог в пути.

– Погода просто ужасная! – сказал незнакомец, приближаясь к печке. – Сударь, вы не из Петербурга, кажется, лицо мне ваше знакомо?

Голевский вздрогнул от неожиданности, внимательно взглянул на незнакомца и после непродолжительной паузы ответил:

– Нет, я из Москвы, но в Петербурге я как-то жил, на улице Морской.

– Вот как, а я на Невском.

Голевский встал из-за стола и тепло пожал руку офицеру. Тихо спросил:

– Поручик Фокин?

– Так точно-с. Фокин Владимир Андреевич. Честь имею.

– Очень приятно, капитан Голевский.

Они сердечно обнялись. Словно братья. Важность предприятия и постоянная, незримая опасность делала их самыми близкими друзьями.

– Хозяин – наш человек, – предупредил Фокин. – Так что можно не опасаться, что нас могут увидеть или подслушать. Если приедет вдруг какой-нибудь путешественник, он даст знать. И мы сделаем вид, что незнакомы.